Я застываю на месте. Не надо задавать таких вопросов, про себя умоляю я ее. Но стоит ее ладоням прикоснуться к моим волосам, как я мягко откидываюсь ей на грудь. Она принимает это за знак согласия. – Так. Думаю, попробуем ультрамарин и добавим немного бирюзы и жадеита. Ничего вызывающего, и только – ближе к корням волос. А в основном пусть остается твой естественный темный цвет. – Она проводит чем-то по прядям моих волос, расчесывает их пальцами. Хочется, чтобы это длилось и длилось, чтобы голова моя вечно покоилась на ее коленях. Но всему приходит конец.
– Ну вот! – восклицает она и вскакивает, чтобы принести мне ручное зеркальце. Поначалу никакой разницы я не улавливаю.
– Потряси головой, – велит она. Я повинуюсь и вдруг вижу, как в волосах появляются яркие прожилки.
– Здорово, – искренне восхищаюсь я. Но взглядом снова и снова возвращаюсь к своим новым тусклым, бесцветным, безжизненным глазам. Утраченного волосы не компенсируют. Однако Ларк я этого говорить не хочу, ведь она так старалась.
Впрочем, она тоже, должно быть, разглядывает в зеркальном отражении мои глаза, иначе откуда бы этот вопрос:
– Как ты их заполучила?
– Я… Знаешь, лучше, наверное, особо не распространяться. Чем больше будешь знать, тем опаснее станешь в глазах этих людей из Подполья.
– А что, они убьют меня, если узнают, что мы встречаемся?
– Нет. Лэчлэн не даст.
– Лэчлэн. – Она произносит это имя, словно что-то горькое на язык попало. – Откуда он вообще взялся? Ты его хорошо знаешь?
– Он спас мне жизнь.
– Но ведь меня ты знаешь лучше, чем его, верно? – Сейчас она говорит, как маленькая девочка, голосок тонкий, слабый, не похожий на ее обычный звонкий, уверенный голос. – Ты ему доверяешь?
Мне не нравятся эти расспросы.
– Это не из-за него в Центре узнали про мою мать, – выпаливаю я, не успев прикусить язык. – Он все сделал для того, чтобы уберечь меня от беды. Ты то же самое можешь про себя сказать?
– Как ты смеешь! – вспыхивает она, делая шаг назад. – Я приглашаю тебя к себе в дом. Я подвергаю отца – всю семью – страшному риску, сама рискую, помогая тебе! Да, я напрасно доверилась другим людям, и слов нет, чтобы выразить, как сожалею об этом. Но хотела я только добра. Больше никогда и никому верить не буду. Кроме тебя.
Тон ее постепенно смягчается, злость проходит.
Она подается ко мне, но на сей раз отступаю я. Опасно доверять кому бы то ни было.
– Лэчлэну тоже можешь верить, – говорю я.
– Да ну? Скажи в таком случае, что тебе пришлось сделать, чтобы заполучить эти линзы?
– Ничего! О чем ты?
– Я видела тебя из окна. Он смотрел на тебя так, будто ты – его собственность. А ты выглядела так, будто ничего не имеешь против. Это не та Рауэн, которую я знала.
– Так вот, оказывается, в чем дело! Все это из-за нас с Лэчлэном?
Мне не хочется ссориться. Я устала, я бесконечно устала, настолько, что даже понять не могу толком, чего она злится. Если уж кому злиться, так это мне. Но вот она я, здесь, потому что Ларк нужна мне, чтобы помочь Лэчлэну и мне спасти Эша.
– Да, я не та Рауэн, которую ты знала. Я вообще больше не Рауэн. Я – Ярроу. И я хочу спать.
Не успевает она и слова сказать, как я отбрасываю плотные, сливового цвета простыни, которыми покрыта ее кровать, ныряю под них, решительно закрываюсь с головы до ног и поворачиваюсь к стене.
– Встретимся с Лэчлэном, как стемнеет, – говорю я напоследок. – Готовься, будем выполнять твой план.
– Рауэн, я давно уже хочу сказать тебе кое-что. Все удобный случай не подворачивается.
О чем это она? Извиниться хочет? Поделиться чувствами? В любом случае сейчас я ничего слышать не хочу.
Я прикидываюсь спящей. Что она там делает, как переходит с места на место, я не слышу, и в конце концов действительно засыпаю. Точно засыпаю, потому что в какой-то момент меня будит шорох – кто-то ныряет под простыню и ложится рядом со мной. Она не обнимает меня, даже не прикасается. Но она здесь, кровать полна теплом ее тела.
А в живот мне упирается дуло пистолета, холодного, как смерть.
24
Я сплю весь день, а вечером веду Ларк туда, где мы условились встретиться с Лэчлэном, – обыкновенное местечко, где торгуют едой навынос и движение достаточно плотное, чтобы на нас никто не обращал внимания. Но когда мы появляемся, Лэчлэна там нет.
Время от времени я с завистью поглядываю на кафетерий, откуда доносятся божественные запахи кебаба с солью и синтетическим жиром, которого я уже сколько времени не пробовала. Меня не оставляет неприятное чувство, что даже здесь мы можем в любой момент броситься в глаза, – слишком долго стоим, ничего не покупая. Ясно, что нетерпеливо ждем кого-то.
– Мне кажется, ты говорила, что ему можно доверять, – взрывается Ларк.
– Говорила, – подтверждаю я. – Может… – Но перечень этих «может быть» слишком пространен и по большей части слишком грозен, чтобы его оглашать. Может, его схватили. Может, Флинт выступил против него.
Может, теперь, узнав, что Флейм способна делать линзы, которые не отличишь от настоящих глаз, он решил, что не стоит рисковать жизнью ради спасения Эша. Может, он надеется убедить ее помочь второрожденным. Да мало ли что может быть.
– Все, больше ждать нельзя, – говорю я наконец, с большой неохотой ухожу с места несостоявшегося свидания и направляюсь к себе домой.
Я знаю, что сердце всего лишь перегоняет кровь, – инструмент, не более того. Это не хранилище чувств, не вместилище любви, надежды и счастья. И тем не менее, стоя у окружающей двор стены, в укромном месте, где никто меня не увидит, глядя на стены дома, укрывавшие меня всю жизнь, на стены, укрывавшие все, что я знала и любила, клянусь, именно сердце у меня и болит. Грудь разрывается от боли, почти физической.
Дом.
На самом-то деле без мамы и Эша это не более чем пустая скорлупа. И все же это моя скорлупа.
– Дай мне минут десять, – поворачиваюсь я к Ларк. – От силы пятнадцать. Если повезет, его не окажется дома. Раньше он всегда работал допоздна, но как сейчас – не знаю. Я впущу тебя через входную дверь.
– А что, если окажется? – спрашивает Ларк.
– Тогда не знаю.
– А я знаю, – говорит Ларк, и я поражаюсь звучащей в ее голосе ярости. – Его следует наказать за то, что он сотворил с Эшем… и с тобой.
Отец, ненавидящий меня, выдавший Центру собственного сына, заслуживает наказания. Если бы Лэчлэн, такой решительный и отважный, исполненный такой неукротимой силы, которая угадывается за его непринужденными с виду манерами, если бы он был здесь, то с готовностью вынес бы приговор. Но способна ли на это Ларк? Или я?
