Он делится со мной воздухом. Последними его глотками. Не дает мне отключиться. На какой-то миг мне становится легче, но тут же мелькает смутная мысль, что теперь воздуха уж точно не останется – для меня… или для Лэчлэна.
Я хочу что-то сказать ему. Но изо рта вырываются одни лишь пузыри, слова тонут в воде.
Затем он рывком отодвигает крышку люка и выталкивает меня наверх. Я хватаюсь за обод, поднимаю голову и жадно дышу – первый благословенный вдох острой болью отдается в легких. Затем еще и еще, пока в голове не проясняется, и я вспоминаю про Лэчлэна. Выталкивая меня на поверхность, сам он погрузился еще глубже, чем был. Я собираюсь нырнуть, вытащить его – понимая при этом, что, скорее, только хуже сделаю, – но без очистителя воздуха начинаю тонуть, едва опускаю голову в воду. Не могу!
Я опускаюсь на колени и заглядываю в люк. Чтобы спасти меня, Лэчлэн израсходовал последние запасы воздуха и остаток сил. Я вижу его, но неясно, где-то глубоко под поверхностью воды. Шевелит ли он руками? Старается ли выплыть? Один раз он уже спас меня – когда меня затягивал нанопесок.
– Лэчлэн! – отчаянно кричу я и беспомощно опускаю ладони в воду. Я ничего не могу сделать. Он – лишь смутная тень в глубине, погружающаяся с каждым мигом все глубже.
Вдруг рядом с ним возникает еще одна тень. Она извивается, сливается с ним, с его тенью. Обе начинают увеличиваться в размерах – поднимаются! Внизу есть кто-то еще, и этот кто-то выталкивает Лэчлэна на поверхность.
Когда он приближается, я наклоняюсь и стараюсь за что-нибудь ухватиться – за одежду, за руки, хоть за волосы, нащупываю все, за что можно зацепиться, и тяну его наверх. Его спаситель – оказывается, это спасительница – подталкивает его снизу и сама рывками поднимается наверх, срывая в последний момент маску и стряхивая с себя капли воды.
– Ларк! – выдыхаю я. – Ты ведь должна была оставаться на месте!
Она мягко улыбается.
– Неужели ты думаешь, что я бы тебя одну отпустила на такое дело?
Я смотрю на сидящего подле нас задыхающегося Лэчлэна и собираюсь сказать, что я была не одна. Но молчу. Ларк же добавляет, довольно спокойно:
– Твою мать убили по моей вине. И по моей вине взяли Эша. Это я напрасно доверилась кое-кому. И теперь хочу вернуть твое доверие.
– О Ларк, – выдыхаю я, но закончить не успеваю. Лэчлэну удалось встать на колени. Он смотрит на Ларк со смесью благодарности и враждебности.
– Тебя здесь не должно было быть, – говорит он. Видно, что в роли спасенного ему явно не по себе. Он привык быть бойцом, сильным.
Ларк просто пожимает плечами.
– Но я здесь. И ничего плохого в этом нет.
– Но внутрь ты с нами все равно не пойдешь, – гнет свое Лэчлэн. – У нас свой план.
– А у меня, к счастью, свой, – небрежно бросает она.
Дальняя стена представляет собой несколько рядов шкафчиков для одежды. Ларк извлекает из одного запечатанный пакет, вскрывает его и облачается в голубовато-зеленый халат. Сиреневые волосы она прячет под шапочкой и помахивает пропуском.
– Необходимые инструменты и вообще все, что может понадобиться, я найду в другом ящичке и буду ждать вас в конце коридора, в который выходят камеры с заключенными. Ближе мне не подобраться, но в принципе я готова ко всему.
– Ты не можешь… – начинает Лэчлэн, но я не даю ему договорить. Знаю: на эту тему с ней спорить бессмысленно. Единственное, что можно сделать, – убедиться, что она выбрала правильную позицию. Надежную.
– Нельзя становиться так близко, это слишком большой риск для тебя. Жди нас где-нибудь около вестибюля. Там ты можешь нам понадобиться. – Если все пойдет по плану, мы сможем обойтись и без ее помощи. Я от души надеюсь больше не вовлекать Ларк ни во что. После того как Лэчлэн, Эш и я выберемся отсюда, она последует за нами, избавится от своего маскарада и вернется домой. Я хочу, чтобы ей ничто не угрожало. Вряд ли мне удастся справиться со всем тем, что меня ожидает, если я не буду представлять Ларк в ее спальне, лежащей на своей кровати из красного дерева, в тишине и покое.
Я мечтаю о будущем, стараясь не думать о настоящем. В конце концов, мы только что пробрались внутрь, едва не погибнув при этом.
– Да не волнуйтесь вы, – говорит Ларк. – У меня есть еще пара фокусов в рукаве. Если у вас что-то пойдет не так, наткнетесь на кого-нибудь, например, я знаю, как отвлечь охрану.
Представляю себе, как она начинает кричать или даже брыкаться.
– Не смей привлекать к себе внимание, – настаиваю я.
Ларк еще ниже надвигает шапочку.
– Никто меня даже не заметит, – с полной уверенностью заявляет она. На вид Ларк ничем не отличается от обыкновенного ремонтника, поэтому, вполне возможно, так оно и будет.
Благодаря автоматическому устройству, которое включается сразу, как только снимешь маску, и позволяет защитному костюму максимально плотно облегать тело изнутри, одежда у меня высохла. Волосы тоже – почти. Стоит мне сорвать маску, как капюшон мгновенно облепляет мою шею по нижней границе волос. На мгновение меня охватывает восхищение человеческим разумом, способным на создание таких чудес техники. Как это нам удалось сделаться такими могучими, обрести такую силу разрушения? Такие умные, мы что, не способны были различить грань, за которой одно переходит в другое?
Готовясь к выполнению своей миссии, мы надели серые костюмы, какие обычно носят сотрудники Центра. Зауженные книзу брюки стального цвета со встроченными в них едва заметными полосками цвета ржавого железа, френчи с высоким, облегающим шею воротом, чуть-чуть темнее брюк, а под ними у него – темная рубаха, у меня – радужная с серебристо-перламутровым отливом блуза.
Про себя не скажу, но он выглядит точь-в-точь как молодой сотрудник Центра, каких во множестве видишь в новостных программах. Единственное отличие – шрам на лице. И он может вызвать подозрения. Шрам и неизменно вызывающий взгляд второрожденного. Он прикрывает глаза очками с матовыми линзами, какие, по его словам, обычно носят много мнящие о себе молодые бюрократы-карьеристы.
– Надо бы тебе посерьезнее выглядеть, – наставительно говорю я, на деловой манер собирая в узел волосы на затылке. Макияжа, который навела Ларк, в общем не видно, а с такой прической, полагаю, мне можно дать как минимум на несколько лет больше.
Лэчлэн мгновенно принимает нарочито подобострастное выражение.
– Так лучше?
Я не могу удержаться от легкой усмешки – мой обычный способ самозащиты в отношениях с Лэчлэном в любых самых страшных обстоятельствах. Пусть мы только что чудом избежали смерти, пусть впереди маячит вполне реальная перспектива плена (быть может, более горького, чем смерть) – и все же ему, непонятно каким образом, всегда удается заставить меня улыбаться. Или все люди таковы? Не думаю. Так как же у него получается, что даже в самые суровые минуты он умеет заставить меня радоваться жизни?
