Я дала урок принцессе – обедала в гостинице с Голдшмидтом, дала урок изящной графине де Штирум, ее супруг – прусский министр. Сейчас мы отправляемся на вечер к г-же де Мейендорф, где Лист будет играть только для нас (и Лассена).
Вчера были у супругов Мильде, которые пели оба, он – прощание Вотана (я его не поняла), она – скучную песню Роберта Фраица – по просьбе, я бы даже сказала по приказанию Листа и Лассена, пришлось прозвучать и андалузской песне – Лассен грозился спеть ее сам, если я откажусь. Затем… куплеты дуэньи! Лист уже заказал их для вечера у г-жи де Мейендорф, славно поужинали и к полуночи вернулись домой! Бабахан приезжает завтра – говорят, что в четверг при дворе состоится то ли утренник, TO ли вечер! B пятницу мы с Луизой обедаем у г-жи де Штирум с Самим – а в субботу… заранее радуюсь своему отъезду.
Мой приезд сюда был весьма важен для Луизы, теперь она со всеми знакома – осталось познакомиться с Бабаханом и с Бабаханшей, и больше я ей не буду нужна. Уф, мне уже начинает надоедать жизнь, которую мы здесь ведем. Она препятствует мне увидеть дорогие лица с улицы Дуэ. Целую всех домашних – всегда ваша, все более стареющая подруга
Полина.
Луиза и Берта собираются остаться здесь до поездки в Карлсбад…
Летом 1879-го года писатель приехал в Англию на церемонию, связанную с присуждением ему почетного звания доктора honoris causa по Гражданскому Праву в Оксфордском университете. Эта честь была оказана автору «Записок охотника» за заслуги в деле отмены крепостного права в России. Он был первым романистом, удостоенным этого звания.
Лондон, Гостиница «Гровенор»,
Понедельник, 16 июня 1879 г.
Отчет
Отъезд из Парижа – в 7 ч. 45 мин. Путешествие со стариком англичанином, старой англичанкой и французской горничной. Происшествий никаких, переезд превосходный: море спокойное. Вблизи английского берега туман: двигаемся очень медленно и то и дело подаем сигналы гудком, звук которого напоминает трубящего слона. Перед отъездом разослал все письма и повидался с Диди, которая дала мне свою синюю шаль, поскольку я не мог отыскать своего пледа; ключ от библиотеки затерялся – и никакого слесаря ввиду воскресенья. Эта синяя шаль сослужила мне на море добрую службу. Нашел хорошую комнату в гостинице «Гровенор», близ Векингемокого дворца. B 7.30 принял в гостинице ванну; прибытие в 7 часов… Выпил чаю, который не идет в сравнение с тем, что пьют в «Ясенях». Визит американского литератора Генри Джеймса, потом визит Рольстона. O счастье, узнал, что мне не придется произносить никакого спича. Довольно будет делать вид, «where pride and modesty are mixed with gratitude»
[125]. Постараюсь быть на высоте. Послезавтра – 4 доктора Лорда Канцлера, один из них – Лайтон, художник сэр Фредерик. Позавтракал с моим другом Холлом в великолепной «Reform Club» – Пэл-Мэл – главный клуб вигов, где висят ужасные портреты Пальмерстона, лорда Дж. Рассела и стоят не менее ужасные бюсты Бругхэма, Кобдена и Кромвеля. За завтраком, к которому подают white beans2, присутствовали два члена Парламента: Грант-Дафф и Уэддерберн. Последний весьма мил. Познакомился с Блэком, автором «Принцессы Фульской», который сильно смахивает (Блэк) на маленького черномазого слугу: у него очень красный нос, на который низко посажены очки в золотой оправе. Познакомился с Робинзоном, издателем «Daily News» – молодым человеком буржуазного вида, совсем лысым. Жалко и с трудом говорил по-английски: казался себе Джеком, тянущим экипаж по свежепосыпанной песком аллее. Затем пошел с Холлом на выставку современных английских художников в Grovener Haus: ужасно, страшно, chamber of horrors
[126]. Колорит жалкий, рисунок детский; эти господа думают взять экспрессивностью, которая, претендуя на глубину и поэтичность, на деле оказывается вялой, глупой и болезненной. Есть там одна мадемуазель средних лет с рукавами буфами, которая собирает абрикосы в винограднике – дело происходит на небе – (кисти урожденной м-ль Спарталис) – от нее хочется не то смеяться, не то реветь белугой! A сюжеты! Например: двухметровой длины и в полметра шириной картина: наверху ангел со смешными крыльями, который держит закованного в броню рыцаря, а тот, в свою очередь, и тоже в руках – держит женщину в лиловом газовом платье: действие происходит на небесах и в каталоге именуется «Розамунда»!!..
Нет! Англичанам никогда не надо браться за кисть! Виардо, несомненно, исходил бы пеной. И все это – в прекрасно освещенном зале. Мой друг Холл был в восторге.
Вернулся в гостиницу, где проспал полтора часа из-за того, что провел бессонную ночь накануне. Сию минуту ожидаю Мануэля, который должен зайти за мной чтобы отвести обедать к себе. Само собой, много думал о «Ясенях», о его обитателях, о Джеке, о Семирамиде. Прибыла ли она?
B настоящий момент стоит прекрасная погода – не все утро шел дождь, стоял желтый туман, небо было грязное, кругом грязь, смрад. Боже! До чего уродливым кажется мне Лондон!! Завтра рано утром уезжаю в Оксфорд.
Буду писать ежедневно.
Сегодня послал телеграмму в «Ясени».
Обнимаю всех, а вам целую руки.
Der Ihrige
[127] И. T
Полина Виардо – Тургеневу
27 апреля (9 мая) 1881. Париж
Бррр-ррр-ррр – еще несколько оборотов колеса, и вы прибудете в первый пункт вашего путешествия, самый приятный. Старый друг ждет вас на вокзале, вы по обычаю троекратно расцелуетесь и проведете весь день за беседой на лоне красивой природы – quien estuviera alii
[128]?
Повстречаете ли вы на мосту г-на Цеппелина? будут ли на месте завсегдатаи Конверсациона, чтобы послать вам улыбки сирен, включая прекрасную Розали? Bce равно, я бы с удовольствием проехалась по этим чудесным местам, где мы провели вместе несколько хороших лет. После вашего отъезда мы чувствовали себя собаками, которым оторвали хвосты!..
Рука об руку явились Леонары, потом Мариотти; играли в вист. Луи, к великой радости четы Леонаров, проиграл 4 франка; за нашим столом играли в домино!
Полдень. Вот и ваша телеграмма! Другая тоже из Баден-Бадена, та, что возвестит о вашем приезде, будет еще лучше!
11 часов вечера. Сегодня мы ходили к Зейдельмейру полюбоваться великолепным полотном Мункачи. Чем больше на него смотришь, тем большее впечатление оно производит. Там были Гамбетта, Боголюбов и многие другие. Зал расположен прекрасно. Обивка и мягкие ковры темных тонов, освещения не видно, окна скрыты за занавесями, откуда свет падает прямо на полотно. Огромная рама не бросается в глаза, несмотря на две обрамляющие ее золоченые колонны, немного молчаливых и сосредоточенных посетителей, собравшихся у входа в темную комнату, все это производит захватывающее впечатление. Христос как будто немного взволнован (что вполне человечно) и одновременно негодует. Он пристально смотрит на Пилата, который выглядит смущенным, его правая рука прячется неизвестно где, что придает фигуре несколько, угловатый вид.
