Едва Вик столкнулся с Грейс на ступенях отцовского дома, ее зовущий взгляд привел его в замешательство. Взгляд был дерзок, недвусмыслен и адресован, без сомнения, ему одному. Впрочем, Вик, обеспокоенный сейчас состоянием жены, ее затянувшейся депрессией, не склонен был придавать значения легкомысленным намекам.
У Трини и раньше случались периоды подавленности, перепады настроения, но, как правило, все ограничивалось неделей-двумя. На этот раз она уже месяц не разговаривала с мужем, детей под любым предлогом сплавляла к родне, а сама надолго забивалась в угол. Особенно тревожило Вика то, что жена отказывается от любой помощи и мгновенно переходит на крик, стоит ему только заговорить о докторе.
Своими опасениями он поделился с братом. Сэм терпеливо выслушал.
— Ты ее мало трахаешь, — констатировал он, когда Вик замолчал.
— Ты что?! — обалдел тот. — Да к ней сейчас и близко не подойти.
— Все это оттого, что ты ее мало трахаешь, — тоном, не терпящим возражения, повторил Сэм.
— Что же мне делать, если она говорит «Нет!» и поворачивается спиной?
— Когда женщина говорит «Нет!», это еще не значит, что она так думает. Насилие — вот к чему подсознательно стремится вся ее чувственность.
Вик с сомнением посмотрел на брата.
— Я не говорю, — продолжал Сэм, — что женщина мечтает быть избитой, но о мощном мужском насилии она грезит постоянно. Хотя может и не признаваться себе в этом. И потом… она все-таки твоя жена. Похоже, она из тех женщин, которым надо время от времени напоминать об этом. Поэтому бросай умничать, пойди и возьми ее.
— Я не могу, — покачал головой Вик.
Сэм тяжко вздохнул:
— Да пойми ты: насилие — бог живого мира! Половой акт есть акт насилия природы мужской над природой женской, и тем не менее он — основа всей жизни.
— Ты… так делаешь? — боязливо осведомился Вик.
Сэм хмыкнул в ответ:
— Все равно, рано или поздно — если не хочешь, чтобы дальше продолжалось в том же духе, — тебе придется прибегнуть к силе.
— Ни за что!
— Дурак! Больше мне нечего сказать, — спокойно резюмировал Сэм.
— Ведь я люблю ее!
Сэм посмотрел на брата и усмехнулся:
— Плохо ты ее любишь…
В особняк мистера Дадли Трини и Вик вошли чинно, под руку, медленно поднялись по лестнице на второй этаж, где их приветствовал сам виновник торжества, побранив при этом за то, что не привезли с собой внуков.
Вик принялся оправдываться:
— Папа, ну что таким малышам делать среди взрослых дядей-тетей?
Пока они разговаривали, Трини высвободила тихонько руку и ускользнула. Вик понял, что до конца вечера больше не увидит ее. Он вдруг почувствовал себя так одиноко…
Нельзя сказать, чтобы Вик тяжело переносил воздержание — на его здоровье это практически не сказывалось. Но вот грустно теперь становилось все чаще. Сама судьба подталкивала Вика Дадли к адюльтеру, и его несло вперед, как корабль на рифы.
Оставшись один, Вик отправился бродить по дому своего детства, который давно уже перестал быть родным. Многое с тех пор было здесь переделано, перестроено. Особняк Чарльза Дадли теперь больше походил на «Дворец приемов», чем на жилище одинокого вдовца, а тем более на тот дом, где когда-то жила дружная семья.
Вик поболтался в одной гостиной, завернул в другую — везде, на его взгляд, было слишком шумно и душно. Поднявшись выше, он без особой цели побрел по бесконечной анфиладе третьего этажа, пока в одной из комнат не натолкнулся на Грейс…
…Появление Грейс в доме свекра было похоже на приезд Золушки на бал: стоило ей войти — и все головы тут же повернулись в ее сторону. Хороший вкус и многолетняя привычка посвящать себе массу времени сделали свое дело. Да и потрудилась она, чего греха таить, изрядно.
Получив приглашение, Грейс ликовала: они с Виком увидятся в ближайший уик-энд! Всю неделю она провела в интенсивных поисках. Объездила десятки бутиков, перемерив добрую сотню платьев и не меньшее количество пар обуви, и лишь в последний день остановила свой выбор на предельно лаконичной модели — длинном облегающем платье из темно-синего бархата, с глубоким декольте спереди и сзади. К платью идеально подошел комплект: бриллиантовое колье и серьги — свадебный подарок Сэма, который Грейс впервые решила надеть.
Теперь самое время было заняться волосами. Грейс заново оттенила и немного укоротила их, заказав своему мастеру прямую челку до бровей. Как всегда, уйма времени ушла на макияж. И — вуаля! — образ соблазнительницы был готов.
Выходя из дома, Грейс остановилась перед большим — еще бабушкиным — зеркалом, висевшим в прихожей. Повернулась чуть влево, потом вправо. Прямые, будто из лазера выпущенные лучи от драгоценностей полосонули пространство слева и справа от нее.
«„Бриллианты неотразимы на синем“, — так, кажется, говорила бабушка? — Грейс тряхнула головой. Волосы сверкающей медно-красной волной заструились по плечам. — Нет, это я неотразима — в бриллиантах и в синем!»
…Грейс стояла посреди комнаты, лицом к Вику, рукой опершись о мраморный столик и выставив колено из бокового разреза платья. Ее красота — чуть-чуть холодноватая, но безупречная — манила и пугала его.
Она предстала перед ним, будто голливудская дива, ногой попирающая мозаичную звезду со своим именем. Казалось, еще мгновение — и защелкают наперебой фотокамеры, глаза заслепит от бесчисленных вспышек, и толпа назойливых репортеров с микрофонами кинется к ней.
Вик потряс головой, чтобы сбросить оцепенение.
— Мы здесь одни, — низким голосом произнесла Грейс, и в ту же секунду, сам не поняв как, он оказался рядом с ней — так близко, что мог разглядеть каждую жилку на гладкой, без единого изъяна коже и ощутить изысканный аромат, исходивший из глубины чересчур откровенного декольте.
Вик обхватил Грейс за талию, а она, медленно опустив руки ему на плечи, потянула его к балконным дверям. Не успел Вик опомниться, как уже страстный, стремительный поцелуй спаял их уста…
…Их жаркое слаженное дыхание переплеталось с гулом голосов, доносившихся снизу. Аромат обольщения перемешивался с ароматом ночного сада. Вик одуревал все больше: не отрываясь от пылающих губ, ласкал тугие, с напрягшимися сосками груди, другой рукой пытаясь расстегнуть молнию на платье. А Грейс все больше пьянела от его деликатной, но настойчивой нежности.
— Рви его! К чертовой матери, рви! — простонала она, распаленная дразнящей лаской через одежду.
— Что? — не понял он.
— Платье — рви! — выкрикнула Грейс, облокотившись на балконную решетку.
Она запрокинула голову, потом резко наклонилась вперед, волосы плавной струей прошелестели по его щеке. Вик больше себя не помнил. В одну секунду платье было сорвано. Дальше все произошло само собой — быстро и естественно, как всегда происходит в природе…
