Вик взял сына за плечи и присел, чтобы быть с ним вровень:
— Нет, Эйби… — произнес он голосом, прозвучавшим откуда-то издалека. — Завтра меня увезут отсюда…
— Увезут? Куда? — испугался мальчик.
Что говорить дальше, Вик не знал — все-таки дети уже не такие маленькие, чтобы им можно было так беззастенчиво врать.
— Далеко… на один остров…
— Ты будешь там жить? Мы приедем к тебе?
Вик покачал головой:
— Это очень-очень далеко, малыш. Может быть, мы нескоро увидимся… Но папа всегда будет помнить о вас, где бы он ни был. Слышишь, Эйби? — Он притянул сына к себе.
Кейн стоял рядом насупившись.
— Поэтому вы оба… должны мне пообещать, — продолжал Вик, — что… пока меня не будет с вами… вы вырастете отличными парнями! Идет?
Дети, обалдевшие от услышанного, молчали. Вик привстал, привлек к себе и старшего сына, поцеловал обоих.
Трини безучастно смотрела в окно — она не любила слезливые мелодрамы. Вик еще раз потрепал сыновей по голове, потом подошел к жене.
— Почему ты их не подготовила? — спросил он вполголоса.
— Не твоя забота, — отрезала она.
— Это жестоко… Не хочешь поцеловать меня? Больше ведь… не придется…
— Нет. Есть вещи, которые нельзя забыть, Вик!
— Даже сейчас?
Трини не ответила.
— Ладно… Спасибо, что привела их… Как Сэм? — с трудом выжал он из себя.
— Сэм болен.
Эта фраза с детства была так привычна для Вика, что он только кивнул в ответ.
— Трини… я очень виноват перед тобой, — произнес он, стараясь говорить еще тише.
— Это ничего не меняет, — чуть помедлив, сказала она.
— Трини, послушай… — Вик посмотрел в сторону детей — те стояли смирно и не отрываясь, глядели на отца. — Ты должна знать: я не убийца!
Она раздраженно вздохнула:
— Молись, Вик! Бог все устроит по справедливости.
— Да… Но, по-моему, Он от меня отвернулся…
— Ну, как он? — спросил мистер Миллер, глядя сквозь решетку на Вика, лежащего неподвижно на спине.
— Да был ничего, но после свидания совсем раскис. По-моему, даже того, — охранник покрутил пальцем у виска. — Пока мы его вели, все толковал про какой-то остров.
Начальник понимающе кивнул:
— Я зайду позже.
Спустя несколько минут появился врач.
— Встаньте, я осмотрю вас, — сказал он.
— Не хочу… не хочу вставать… — прошептал Вик.
— Ладно, лежите. Но мне все равно придется вас осмотреть… позднее. Что-нибудь беспокоит?
Вик прижал руку к груди и закашлялся:
— Душит.
— Это нервное. Я назначу успокоительное.
— Уколов… не надо… — попросил Вик.
— Пожалуйста: могу дать в таблетках, — согласился доктор, — только будет не так эффективно.
От таблеток не то чтобы полегчало, а наоборот: руки и ноги стали как ватные, и затошнило. Ко всему прочему, Вик потерял ориентацию во времени, не представляя, сколько еще осталось — может, часы, может, минуты. Для него теперь, все равно что для твари бессловесной, не существовало ни прошлого, ни будущего, а было одно только здесь и сейчас.
Вновь возник доктор, заставив на этот раз подняться и раздеться. Выслушал стетоскопом грудь и спину, измерил давление, провел ладонью по коже, пощупал бицепсы, велел сказать «а-а», снова уложил, усердно помял живот и в конце осмотра заглянул даже в трусы.
— Все на месте? — вяло спросил Вик, удивившись, что способен еще острить.
Сразу за доктором вырос священник, особенно зачастивший последние дни. А из-за его спины уже нетерпеливо выглядывал, ожидая своей очереди, начальник тюрьмы…
— Не делай этого, прошу тебя! Не делай того, о чем минуту спустя ты горько пожалеешь. Дай его сюда. Дай мне пистолет…
Часть III
Глава 12
— Виктор Дэниэл Дадли, признаете ли вы себя виновным в убийстве Грейс Хейворд Дадли, совершенном шестого мая 200* года?
— Нет… Нет! Я не убивал ее! Не убивал!!!
1
Утром Кристофер Литгоу, переполненный информацией и готовый к новым свершениям, спешил к вызвавшему его начальнику.
«Что-то стряслось…» — понял Крис, едва переступив порог кабинета.
Шеф сидел, опустив руки на стол, и смотрел прямо перед собой, никак не реагируя на появление помощника. Он производил впечатление не только что вернувшегося из отпуска человека, а тяжелобольного, которому объявили фатальный диагноз. Кристофер остановился посреди кабинета, нерешительно поглядывая на шефа.
Прошла минута-другая, прежде чем О’Брайан поднял голову — взгляд у него был растерянный. Он молча кивнул Литгоу на стул.
— Я чувствую себя так, будто меня подставили… Да так оно и есть… — проговорил Брендон. — Конечно, никто не обязан был действовать по моей указке… но все же… Я считал, что слово главного прокурора чего-нибудь да стоит! — Он снова замолчал, остановив на Кристофере неподвижный взгляд.
Тот сидел зайчиком, еще не понимая, что случилось, и быстро перебирал в уме возможные варианты.
— Вы же знаете, — мертвенным тоном произнес О’Брайан, — пока я был в отъезде, они казнили Дадли.
Литгоу вздохнул и виновато опустил глаза.
— Наверное, я слишком много взвалил на себя… и потому положился на одно лишь обещание… Теперь я задаюсь вопросом: «А если бы на его месте был мой сын?» Мальчишка вдвое моложе меня… — О’Брайан остановился и нервно закашлялся. — Что ж? Отныне они могут спать спокойно: Всемогущий и Справедливый Закон исправно защитил их, избавив от зловещего ужаса дышать с Виктором Дадли одним воздухом!
Кристофер чуть не улыбнулся на эти слова: ему очень нравилось профессиональное умение Брендона говорить «как по писаному» — оно так эффектно выглядит в завершающих речах в суде! — и пожалел, что шеф ограничился сейчас лишь одной фразой.
— Я думаю… если разговор шел только об отсрочке… — вставил он, — то не лучше ли быстрая смерть, чем десять-пятнадцать лет в ее ожидании?
— Можно сказать, что вы мыслите верно, коллега, — на удивление спокойно ответил Брендон, но Крис уже понял, что это затишье перед бурей. — Но давайте проследим путь, который проходит преступник, оказавшись за решеткой. Он, как часто это бывает, совершает преступление в юности, лет двадцати от роду, а то и меньше — чаще под воздействием наркотиков, либо на фоне регулярного их употребления, — затем всю сознательную — в прямом смысле, то есть уже без наркотиков — жизнь он проводит в тюрьме. А десяток лет в строгой изоляции — это действительно целая жизнь! Жизнь, которая проходит в непрерывном ожидании казни, с неотвязной мыслью, что смерть уже не за горами. За это время он успевает не единожды испытать и потерю надежды, и ее воскрешение. И вот зрелому человеку лет тридцати пяти сообщают, что с его делом в конце концов разобрались, и пришел черед заплатить по счету. Ему и так крупно повезло, ведь он получил — пока Правосудие сомневалось — столько лет форы! Когда он отдаст свою жизнь как долг, все вокруг наконец будут удовлетворены. И в первую очередь — алчущие мести родственники жертв. Не понимаю только: неужели эта смерть примирит их с Богом, с Судьбой? Сделает счастливыми?!
