— Она — воительница, — пояснил монах. — Чертовка та еще: вот уж кому суждено быть поджаренной на адском огне. Ишь, всё выпендривается перед Олафом, лезет в свару в два раза охотнее, чем его воины. А те, между прочим, и сами не тюфяки. — Монах смерил пиратов долгим, тяжелым взглядом. К тому времени большинство викингов уже повалились на песок, отдавшись во власть пьяной одури. Только воины Олафа расстелили постели и улеглись чин чином, как полагается.
Расположились они квадратом, словно даже во сне поддерживая боевой порядок. В середине устроилась Торгиль. Рядом с ней, на одеяле — Люси. Девочке дали самую настоящую подушку под голову, а сверху укрыли богато вышитым покрывалом — чего доброго, украденным с церковного алтаря.
— А что такое «brjdstabarn»? — полюбопытствовал Джек.
— Что за странный вопрос, — усмехнулся монах.
— Так Олаф назвал Торгиль.
— А-а-а — Монах понимающе кивнул — Это означает «сосунок». Это он нарочно, чтобы разозлить девчонку. Скандинавов хлебом не корми, дай позлить друг друга…
— А что такое… Джек замялся, пытаясь вспомнить незнакомое слово. — Что такое «kettlingalcldr»?
— Монах горько рассмеялся.
— Это означает «царапина котенка». Так эти люди называют удар, от которого дух вон. Насколько я понимаю, ты такой на себе испытал.
— Ага, — кивнул Джек.
— Ну, вижу, тебе от него особо хуже не сделалось. Ты уж поверь мне — на что похожа царапина кошки покрупнее, выяснять на своей шкуре совсем как не стоит…
С этими словами монах погрузился в свои мысли и замолк. Джек же глядел на мерцающее пламя костров, на разлегшихся в беспорядке воинов и на аккуратный квадрат, в котором расположились Олаф и его люди.
Стеречь пленников выставили трех часовых: этих к хмельного меду не подпускали. Как тут сбежишь?! Кроме того, размышлял про себя Джек, вытянувшись на холодной, влажной земле, разве он может бросить Люси? А вытащить сестренку из самой середины зловещего квадрата ему не по силам.
* * *
Скандинавы простояли лагерем на берегу несколько дней. Корабли уплывали — и снова возвращались с добычей. Наконец воины собрали столько, сколько могли увезти, и все скопом двинулись в путь.
Было ужас до чего неудобно. Джека и прочих пленников погрузили на корабль, точно связанных кур. Они лежали лицом вверх и видели разве что небо над головами, да чувствовали, как под ними хлюпает холодная вода. Днище непрерывно протекало. Пленников освобождали «посменно» — вычерпывать воду. Когда настал черед Джека, он с ужасом увидел, что волны того и гляди захлестнут кораблик. Ладья была так тяжело нагружена, что прибавь лишнюю штуку ткани — и все камнем пойдут на дно.
«Так значит, это девчонка», — размышлял Джек, приглядываясь к Торгиль. Только теперь он понял, что весло ее — на самом деле никакое не весло, а руль для управления судном. Грести настоящим веслом ей было бы не под силу. Джек попытался представить Торгиль в платье — и не смог. Уж слишком она была дикая и необузданная, слишком жестокая… Когда воины начинали перебрасываться оскорблениями, злобностью Торгиль превосходила всех остальных.
Словом, в общем и целом существа более отвратительного, чем Торгиль, Джек в жизни не видывал — ни среди женщин, ни среди мужчин. Ему вечно приходилось защищать от нее Люси: Торгиль была из тех, кого хлебом не корми, а дай причинить боль. Нет, до крови дело не доходило — ну, почти что не доходило, — но руки и плечи Люси были все в синяках от щипков и ударов.
Джек просто поражался тому, что малышка до сих пор не пала духом. Ведь наверняка она уже поняла — не могла не понять! — что везут ее отнюдь не в замок. И уж по крайней мере должна была соскучиться по маме с папой! И тем не менее, после очередного тычка Торгиль Люси как ни в чём не бывало поднималась на ноги, утирала слезы и бежала к Олафу. Она командовала им, словно любимым дворовым псом, и если великан не слушался (а так чаще всего и было на самом деле), невозмутимо делала вид, будто всё идет ровно так, как она задумала. Занятное зрелище — и в то же время пугающее.
Потому что Олаф был куда как небезопасным попутчиком. Он жестоко карал ослушников, порою выбивая зубы или ломая ребро-другое — под настроение. При виде Люси рядом с этим чудовищем Джек чувствовал, как к горлу его подкатывается тошнота. Но поделать ничего не мог.
На третий день разыгралась нешуточная буря. Корабль зловеще раскачивался, волны играючи перехлестывали через борт. Все пленники лихорадочно вычерпывали воду; гребцы изо всех сил гребли к берегу. Женщина с печальным взглядом в изнеможении рухнула на дно ладьи. Она и без того была совсем слабенькая — в чём только душа держалась. Олаф рывком поднял ее на ноги, одним стремительным движением — Джек даже вскрикнуть от ужаса не успел — перерезал горло и вышвырнул труп за борт.
Джек и прочие на мгновение застыли, словно окаменев. А затем разом удвоили усилия — пока Олаф и до них не добрался. И всё равно берег приближался удручающе медленно. Ветер дул встречный, два удара весел из трех пропадали втуне. Торгиль мрачно вцепилась в руль. Море пыталось вырвать его из рук девочки, но та стиснула зубы и сдаваться не собиралась.
— Да унесут тебя ангелы к твоей дочери, — бормотал монах, из последних сил вычерпывая воду. — Да не пробудешь ты в чистилище слишком долго!
Джек понял, что монах молится за несчастную погибшую. По лицу мальчика, смешиваясь с дождем, катились крупные слезы. Он даже имени этой женщины не знал, а лицо ее уже потускнело в его памяти. «Да примет тебя в ладони свои жизненная сила, — думал про себя Джек, повторяя слова, что перенял от Барда. — Да возвратишься ты вместе с солнцем, и да возродишься вновь в сем мире».
Отцу бы такая молитва точно не понравилась. Он бы за такие слова с Джека шкуру спустил — выдрал бы в шесть заходов до воскресенья, как говорится. Но Джек полагал, что призвать на помощь две религии — поступок в высшей степени правильный и разумный, а вдруг одна подведет!
Люси между тем зарылась между штуками ткани и мехами. Даже сквозь грохот бури Джек слышал, как девочка тихонько всхлипывает, — а шторм и впрямь разыгрался не на шутку, мальчик даже кормы не различал Джек попытался не думать о бедной покойнице. Его долг — позаботиться о том, чтобы Люси не постигла та же участь, ну, то есть, конечно, если они оба сейчас не утонут. Всепожирающий ужас первых дней плена сгладился, притупился; на смену ему пришла унылая безысходность, вроде как у скотины безропотной; ни на что другое сейчас Джек способен не был.
Олаф прошелся по кораблю, оделяя гребцов монетами.
— Вот теперь положение и впрямь серьезно, — буркнул монах.
— Неужто он им платит? — поразился Джек. Мальчик был настолько измучен, что даже боли не чувствовал.
Он одаривает их золотом, чтобы они явились в чертог морского бога не с пустыми руками. Ужо Сатана отберет у них монеты и пинками пошлет разбойников прямёхонько в ад! — Монах невесело усмехнулся.
