— О да! — заверил его Джек.
— Много всего есть, — прошелестел Руна.
— А теперь неплохо бы послушать какую-нибудь другую песнь, — промолвил Олаф. Так что Джек спел про Беовульфа и его поединок с Гренделем. Выбор неосмотрительный, что и говорить, но Олафу, похоже, понравилось.
— Я так понимаю, эту песню сложил Драконий Язык, — сказал викинг. — Сразу видно, что не на нашем языке написана.
— Я ее перевел, — признался Джек.
— И очень даже неплохо, — прошептал Руна. — Правда, ты выбрал неправильные слова для «уныния» и «квакающих жаб».
— Бедняга Драконий Язык, — посетовал Эгиль. — Фрит в жизни не дозналась бы, кто порешил ее сестрицу, если бы он сам не расхвастался. Не умел он язык придержать вовремя, вот в чём беда.
— Ну, по крайней мере, у него достало храбрости противостоять королеве, — проворчал Олаф.
Джек был поражен. А ведь этим людям Бард, похоже, пришелся по душе! И свою страшную королеву они явно не особо жалуют.
— А если Фритну, то есть, королева, ежели она полутролльша, — тщательно подбирая слова, проговорил Джек, — значит, она может сразу же распознать, если кто-то ее терпеть не может?
Над костром словно повеяло холодом.
— Если ты спрашиваешь, умеет ли она читать мысли, то нет, не умеет, — отозвался Олаф. — Полутролли вообще не похожи ни на одного из своих родителей. Они… как бы это сказать?
— Нежить поганая, — подсказал Эгиль.
— Ётуны — народ честный. Тупые, грубые, страхолюдные…
— Не то слово до чего страхолюдные, — уточнил Эгиль.
…но по-своему порядочные. Да я бы поселился рядом с троллем не моргнув и глазом, ежели заранее обговорить условия, — сказал Олаф.
— А полутролль — он оборотень, — прошелестел Руна — Для полутролля нет места в этой реальности. Полутролль ненавидит всех и вся.
— Значит… Фрит умеет лгать? — спросил Джек.
— Фрит вообще не знает, что такое правда, равно как и любое другое достойное качество, — отозвался Олаф. — А теперь слушай меня, парень, и слушай внимательно. Здесь мы вольны говорить о ней как угодно, но когда мы придем во дворец, изволь прикусить язык. И ворона своего убери подальше. Фрит ненавидит воронов лютой ненавистью. Она думает, что те ябедничают на нее Одину.
— Мы чтим Ивара за то, каким он был, но кто, как не он, привел королевство к гибели? — вздохнул Эгиль.
Для достойного завершения вечера с Джека потребовали еще одну песню. Новых поэм мальчик пока не перевел, зато порадовал скандинавов одной из тех легенд, что отец рассказывал на ночь детям. История мученичества святого Лаврентия имела у пиратов грандиозный успех.
— И начали тут поджаривать святого Лаврентия на медленном огне, — рассказывал Джек кругу затаивших дух воинов. — А между пальцами ног язычники засунули ему зубчики чеснока, да в придачу еще и связали, точно курицу…
— Прям как тролли, — прошептал Олаф.
— А кто такие язычники? — спросил Свен Мстительный.
Когда же Джек дошел до той части, где святой Лаврентий говорит: «Сдается мне, блюдо готово. Угощайтесь, коли хотите», слушатели разразились восторженными возгласами.
— Вот это, я вам скажу, воин так воин, — проревел Эгиль Длинное Копье. — Такой пойдет прямиком в Вальхаллу!
— Мне всё же думается, он отправился в христианский рай, — робко возразил Джек.
— Ежели в вашем раю водятся такие люди, так и я бы не прочь принять христианство, — заявил Олаф.
— В общем и целом вечер удался.
Весь следующий день провели в лагере. Пираты отмывались в море и расчесывали волосы в преддверии торжественного возвращения домой. Джек увел Люси вверх по берегу, подальше от чужих глаз. Небесно-голубое платьице девочки, с такой любовью сшитое матерью, превратилось в лохмотья. Взамен Олаф подарил ей другое, новое, украшенное богатой вышивкой.
Со странным чувством Джек взял этот наряд в руки. Казалось, в нём еще осталось что-то от неведомой мастерицы, его пошившей: словно смутно различимая мелодия в воздухе.
— Ух ты! Красота-то какая! — воскликнула Люси, хватая обновку и не глядя отшвыривая старое платье в сторону. Но ведь она еще совсем ребенок, напомнил себе Джек. Наряд, вышедший из рук матери, Джек захоронил тут же, на берегу, чуть выше линии прилива.
Торгиль мылась за камнем, пустив в ход брусок мыла, прихваченный в какой-то саксонской деревушке. Волосы она высушила под солнцем — и Джек поневоле подивился их золотистому оттенку. А ведь она почти такая же хорошенькая, как Люси! Но тут Торгиль обрушила на него привычный поток проклятий и сквернословий, разом испортив всё впечатление.
Джек, усевшись рядом с Облачногривым, наблюдал за сборами. Отважное Сердце угнездился на конской спине.
— Ты смотри, держись от Фрит подальше, — посоветовал Джек ворону. — Ах, кабы я мог быть уверен, что ты меня понял! Ты кажешься ужас до чего разумным— но ты ведь всего лишь птица. Что-то вроде черной курицы, вот ты кто. — Отважное Сердце с презрением проигнорировал его слова и принялся выискивать клещей на спине Облачногривого.
* * *
И вот час пробил Ужасный миг встречи с Иваром Бескостным приближался с каждым ударом весла. Джек угрюмо наблюдал, как мимо стремительно проносится берег, гребцы, воодушевившись близостью дома, удвоили усилия. Все разоделись в пух: нацепили на себя броши, браслеты и кольца — чем больше, тем лучше! — и заменили грязные кожаные шлемы на золотые обручи. На Олафе был роскошный шерстяной плащ, сколотый на правом плече — чтобы рука, владеющая мечом, оставалась свободной. Даже Торгиль надела поверх выгоревшей туники ожерелье из серебряных листьев. Ее золотые волосы развевались по ветру; сейчас она нисколько не походила на мальчишку, девочка как есть, и прехорошенькая…
Джек подумал было, не сказать ли ей об этом, но решил не нарываться.
По пути им встречались разные суда — и большие и маленькие, но ни одно из них не сравнялось бы в великолепии с драккаром короля Ивара, и все они заметно уступали по величине ладьям Олафа и Эгиля. Наконец викинги подошли к устью фьорда: рыбацкие суденышки так и брызнули в разные стороны. Рыбаки приветственно загомонили. Олаф Однобровый, высокий и статный, величественно стоял на носу.
Залив глубоко врезался в сушу. Шум моря замер вдали. Волны улеглись. Недвижная водная гладь напоминала озеро. По обе стороны от залива поднимались мрачные, поросшие лесом горы; тут и там в небесах кружили ястребы. А далеко на севере вздымались грозные горные пики, увенчанные снеговыми шапками.
— Ётунхейм, — проговорил Олаф.
«Земля троллей», — перевел Джек с замирающим сердцем.
Наконец показались усадьбы — высоко в холмах, среди обрывистых горных лугов, где паслись обширные стада коров и овец. На повороте, где луг сбегал к самой воде, высилась огролшая пристань. Вокруг теснилось множество домишек. Какой-то малец заметил корабль и с радостными криками бросился вверх по улице. Дома тотчас же опустели. Мужчины, женщины, дети и собаки со всех ног кинулись к гавани, оглушительно вопя и гавкая — кто во что горазд.
