— Твой голод. — воскликнул Джек. Ибо старик больше не шептал — голос его зазвучал с новой силой. Нет, конечно, он не стал голосом юноши. Вдохновенным певцом своей молодости Руне уже не бывать — но голос его вновь обрел и глубину, и выразительность.
— Ну и чего вы расшумелись-то? — недовольно пробурчал Свен Мстительный. — Даже выспаться человеку не дают. Это ты опять во сне разговариваешь, Эрик Красавчик?
— НЕ, НЕ Я, — заверил его Эрик.
* * *
Поутру корабль подошел к выходу из фьорда Утесы по обе стороны кишели птицами; к скалам прилепились тысячи гнезд Вода серебрилась от трески и лосося.
Пара-тройка чаек попытались было приземлиться на голову морского змея, но Отважное Сердце отогнал их прочь.
— До свидания, Ётунхейм, — проговорил Джек не без сожаления в голосе.
— И здравствуй, Срединный мир! — подхватил Руна.
Птицы с гомоном кружили над кораблем Торгиль скорчилась на дне, заткнув пальцами уши.
— Она понимает чаячью речь, — объяснил Джек.
Наконец корабль вышел в открытое море и понесся по переливчатым серо-зеленым волнам, держа курс на юг. Задул свежий ветер. Эрик Безрассудный и Эрик Красавчик подняли парус.
Джеку казалось, будто с плеч его свалилось некое тяжкое бремя, давившее на него с тех самых пор, как они вступили в пределы Ётунхейма.
— А ведь здешние края нам словно рады, — изумленно проговорил мальчик, глядя на мелькающий по левому борту берег.
— Наше место — здесь, — объяснил Руна. — А Ётунхейм нас ненавидел.
Джек обернулся и глянул туда, где много-много лет назад находился Утгард. Прапрапрабабушка Фонн некогда пришла оттуда пешком, прямо по льду. Но с каждым годом лето всё ближе подбирается к сердцу мира инеистых великанов.
— Я больше не понимаю чаек, — пожаловалась Торгиль. — Ну, то есть понимаю, но через слово.
— А ты разве не рада? Тебе же они, помнится, ужас как докучали, — напомнил Джек.
— Ну да., но всё равно было здорово.
— В Ётунхейме магия гораздо ближе к поверхности, — объяснил Руна — Я уверен, что своего дара ты не утратила. Просто теперь тебе придется поднапрячься.
Джек тоже чувствовал, что жизненная сила словно ушла на глубину. Она по-прежнему была здесь, с ним, однако вызвать ее было уже не так просто. Пожалуй, оно и к лучшему, решил мальчик, крепче сжимая в руке почерневший ясеневый посох. А то в Ётунхейме он всё время побаивался пускать его в ход. Слишком уж огонь яростен и непредсказуем…
А викинги всё плыли и плыли на юг, на ночлег разбивая лагерь на узком взморье. Джек и Торгиль рассказали воинам почти обо всех своих приключениях, умолчав лишь о норнах и об источнике Мимира. История о том, как Торгиль сразила молодого дракона, произвела на скандинавов глубочайшее впечатление — равно как и победа Джека над паучихой. Впрочем, викинги тоже сложа руки не сидели. В придачу к битве с морским змеем (голова его воняла так, что хоть святых выноси), им довелось сразиться с гигантской, презлющей щукой.
— Так и норовила меня сцапать всякий раз, как я за водой ходил, — вспоминал Свен Мстительный. — Пришлось наконец показать гадине, кто есть кто.
— ВКУСНЮЩАЯ ПОЛУЧИЛАСЬ С КЛЮКВОЙ, — пророкотал Эрик Красавчик.
Кроме того, пока воины промышляли пропитание на берегу, им пришлось схватиться с двумя здоровенными росомахами, а потом еще и с гигантской рысью. А однажды вечерком Эрик Безрассудный прилег вздремнуть под развесистым деревом, а проснувшись, обнаружил, что жирный слизень сожрал всю его рубаху, а вдобавок изглодал кожу на груди.
Чем ближе путешественники подходили к фьорду короля Ивара, тем больше кораблей встречалось им по пути. Рыбаки радостно приветствовали воинов и умоляли разрешить им подняться на корабль и глянуть поближе на морского змея. Эрик Красавчик гордо выпячивал грудь. «Но с Олафом Однобровым ему вовеки не сравниться, — тоскливо думал Джек — Никому из них этого не дано».
Наконец корабль вошел в залив; шум моря постепенно стих вдалеке. Волны улеглись; тут и там на берегу Джек различал оленей и кроликов — самых что ни на есть привычных оленей и обыкновенных кроликов. Далеко на севере громоздились увенчанные снегом высокие горы. «Ётунхейм», — подумал Джек Отсюда Ётунхейм казался ненастоящим. А может, таким и был на самом деле…
Вскоре среди холмов замаячили усадьбы; на высокогорных лугах паслись овцы. Вот показалась и пристань, — народу там прибывало с каждой минутой; а еще дальше, на выступе темно-синего камня, тусклого и безжизненного, словно металлический слиток, громоздился дворец Ивара Бескостного. Хейди, Дотти и Лотти встревоженно оглядывали приближающийся корабль.
«Ох, Небеса милосердные, как же мне им рассказать-то?» — с ужасом подумал Джек. Но в конце концов вышло так, что рассказывать никому и ничего не пришлось. Раз Олафа не видно — значит, его нет. Такого великана попробуй спрячь! Дотти и Лотти громогласно запричитали и принялись раздирать на себе одежды. Хейди же, по обычаю своего народа, скорбела молча. Скакки повел вернувшихся в усадьбу.
— А я ведь его предостерегала, — снова и снова повторяла Хейди, стоя у длинного очага в центре зала — Ведь говорила же ему: «Ессли уведешшь мальчика и его сеестру во дворец, обречешь себя на гиибель». Я вииидела, как лежит он в теемном лесу, и кровь сердца его впитывается в сырую зеемлю. Бедный мой бестолковщина».
— Ну, всё было не совсем так, — мягко возразил Джек.
— Видения никогдааа не исполняются в тооочности. Но суть-то была ясна.
Дотти, Лотти и дети торжественно расселись вокруг очага, вместе с друзьями и соратниками Олафа. Скакки занял высокое кресло отца. Кресло было юноше заметно велико — впрочем, до этого кресла ему вовеки не дорасти. В свои шестнадцать Скакки стал главой семьи.
— Олаф умер так, как сам того хотел — пал в битве, — произнес Руна своим новообретенным, звучным голосом.
И погребение у него было достойное самого короля! — воскликнула Торгиль. И неожиданно запела:
Гибли дубы в погребальном пламени,
Троллий медведь, грозен и лют,
Улегся в ногах любимца Одина.
К отважному воину взывали валькирии,
Открылись герою ворота Вальхаллы;
Горько рыдала Горная Королева.
В зале воцарилась тишина. На мгновение все словно замерли. Затем Руна произнес.
— Это же настоящая поэзия!
— Но женщины стихов не слагают, — возразил Свен Мстительный.
Все взгляды обратились на Торгиль: все ждали, что воительница по своему обыкновению немедленно впадет в ярость. Но девочка лишь потрясенно опустилась на свое место — и только. Отважное Сердце слетел со стропила к ней на плечо и застрекотал что-то ей на ухо.
— Да я и сама не знаю, как это у меня так вышло, — растерянно отозвалась Торгиль, — но за похвалу спасибо.
