Трудно представить, что во время набоковско-го визита на День благодарения разговор не зашел о России. Хотя ни Владимир, ни Эдмунд не оставили о том празднике дневниковых записей и не цитировали разговоров, однако литературный след беседы сохранился.
Стихотворение «Холодильник проснулся» начинается с краткого «Крах!» – это ворчит, гремит и гудит холодильник, пытающийся выполнить свой долг. Химикаты («дихлорчеготометана») кипят, бурлят и рокочут в трубках, им нелегко сохранять ледяную прохладу. За хранящимися в холодильнике бутербродами, фруктами и молоком начинают проступать тревожные образы: камера пыток, вмерзшие в лед на полвека тела, «синий иней над сердцем трепещущим» и история, которая должна быть рассказана. Набоков упоминает арктический архипелаг Новая Земля и побывавшего там Эрнеста Шеклтона, намеком отсылает к судьбе Виллема Баренца, исследователя, застрявшего в 1596 году на долгую, страшную зиму у северной оконечности архипелага. Заканчивается стихотворение целой россыпью имен покорителей полюса, о чьих (не всегда успешных) попытках выжить слагали легенды.
Возможно, Набоков чувствовал себя неловко, или его тяготила история, так и оставшаяся нерассказанной, или же во время визита в Уэлфлит он боялся, что сам вот-вот закипит, – как бы то ни было, все это он зашифровал в странном стихотворении о холодильнике. Причем ему казалось, что Уилсон легко прочтет его шифр и обидится. Неделю спустя Владимир написал: «Искренне надеюсь, что ты не увидел в моем “Холодильнике” намека, будто я плохо провел вечер в твоем доме. Даже выразить не могу, по крайней мере на английском, как здорово было у тебя в гостях».
7
Набоков вернулся в Уэлсли, где и ожидал намеченного на декабрь выхода романа «Подлинная жизнь Себастьяна Найта». Уилсон сочинил блистательную аннотацию к роману, да вот беда: за время между Днем благодарения и серединой декабря, когда книга появилась на полках магазинов, Америка стала другой страной.
В юном возрасте Набоков сумел убежать от ударной волны революции, а затем чудесным образом умудрился выбраться из Германии до гитлеровского наступления на Польшу и буквально в последний момент покинул берега Франции. Но в Америке война все-таки настигла его: 7 декабря 1941 года сотни японских самолетов сбросили бомбы на Перл-Харбор.
Этим внезапным нападением Япония де-факто объявила Соединенным Штатом войну, заставив их 8 декабря сделать то же самое де-юре. Три дня спустя Адольф Гитлер вышел на сцену Кролль-оперы и перед членами Рейхстага официально объявил, что теперь Германия воюет с Америкой. Его речь транслировали и перепечатывали по всему миру. Отвечая на вопрос, кто виноват в том, что Америка инспирировала войну с Германией, Гитлер заявил: «Это все тот же Вечный жид, который уверовал, что настал его час, чтобы уготовить нам ту же судьбу, что и России, на последствия чего мы взираем с ужасом».
США мгновенно охватила паранойя, подобная той, что заставила Британию годом раньше депортировать со своей территории мирных подданных враждебного государства. Ошарашенная Америка и далее пошла по британским стопам – начали открываться концлагеря. Буквально за несколько дней агенты ФБР арестовали и интернировали тысячи итальянских, немецких и японских граждан, во многих случаях без серьезных оснований. Вначале арестованных содержали как в импровизированных, так и в специально оборудованных местах лишения свободы, от окружных тюрем до иммиграционных центров в Нью-Йорке и Калифорнии.
Наспех организовали американскую систему концентрационных лагерей – не лагерей смерти, разумеется, а резерваций для интернированных. Самыми известными жертвами этой системы стали свыше ста десяти тысяч японцев и американских граждан японского происхождения, которых продержали в заключении всю войну. На первых порах, когда охотились главным образом на шпионов, многие из евреев, прошедших немецкие концлагеря и покинувших Германию (особенно из числа политических радикалов), оказывались в одних бараках с нацистскими военнопленными.
Эдмунд Уилсон к вступлению страны в войну относился по-прежнему скептически. Он не настолько увлекался теорией заговоров, чтобы верить (как некоторые), будто нападение на Перл-Харбор умышленно подстроено некими силами; американская пропаганда, изображавшая японцев животными, вызывала у него отвращение. Набоков, в свое время насмотревшийся антисемитской истерии в Германии, прислушивался к доводам против участия Америки в войне не столь охотно. Он встал на воинский учет и начал новый роман, преломляющий мрачные отсветы и советского, и нацистского тоталитаризма.
Перл-Харбор не изменил взглядов друзей на войну и не повлиял на их личные обстоятельства. А вот родственники Набокова восприняли изменившуюся политическую ситуацию иначе. Двоюродный брат Николай почувствовал, что обязан помочь стране чем-то еще, кроме музыки. Оставаясь музыкальным руководителем колледжа Сент-Джонс в Аннаполисе, он взялся выполнять работу переводчика и аналитика для Министерства юстиции.
На момент японской атаки Соня Слоним работала в Голливуде с Максом Офюльсом, известным режиссером, чьи сценарии она помогала переводить в Париже. Офюльсу, еврею по национальности, пришлось покинуть Германию в 1933 году. Во Франции ему сопутствовал успех, но вскоре нацисты опять вынудили его эмигрировать. После Перл-Харбора, когда американская киноиндустрия сосредоточилась на патриотических фильмах, дела у Офюльса пошли на спад, и Соня вскоре осталась без работы.
Карл Юнгханс быстро нашел общий язык с немецкими эмигрантами на Западном побережье. Он сумел там зацепиться и осенью уже подбрасывал идеи голливудским сценаристам. Через два дня после Перл-Харбора за ним пришли агенты ФБР и по подозрению в шпионаже в пользу Германии отправили в окружную тюрьму Лос-Анджелеса.
Кого-то из задержанных отпускали в течение ближайших недель, других держали в изоляции год-два, третьи оставались в специальных лагерях до конца войны. Один из сокамерников Юнгханса сумел убедить апелляционную комиссию, что он швейцарец, а не немец, и таким образом добыл себе свободу. Юнгхансу повезло меньше.
К тому времени один еврейский беженец успел публично окрестить его «рафинированным нацистом». Правозащитники из Антидиффамационной лиги направили в Министерство юстиции США письмо с просьбой обратить внимание на работу Юнгханса с Геббельсом. Помимо этого, выяснилось, что в ФБР на него уже открыто досье, в котором накопилось много любопытных материалов.
На допросах Юнгханс первым делом попытался доказать свою ценность. Рассказывал о специальной школе, где из евреев (при помощи шантажа) и внешне похожих на них специально обученных арийцев нацисты готовят агентов для засылки в страны союзников. В Арктике, по его словам, немцы строят секретные метеорологические станции. Юнгханс называл имена коммунистических шпионов и предупреждал, что среди людей, прибывающих в Америку по швейцарским паспортам, больше всего тех, кто скрывает свое истинное лицо. Когда его попросили сообщить имена людей, которые могли бы за него поручиться, он назвал Чарли Чаплина.
По большей части Юнгханс нес конспирологическую околесицу – собственного изобретения или почерпнутую из газет. Однако кое-какие факты в его показаниях выглядели правдоподобно, и в ФБР посчитали нужным с ним сотрудничать.
