Маленькая головка девушки была занята этими мыслями в то время, как Хетти шла с Адамом под руку и отвечала «да» или «нет» на его легкие замечания о том, что вот нынешнюю зиму будет птичкам очень много ягод на боярышнике и что едва ли хорошая погода простоит до завтрашнего утра, так как тучи уж очень низко нависли. Когда она догнали ее дядю и тетку, то она, не прерывая, могла преследовать свои мысли: мистер Пойзер утверждал, что хотя молодой человек и охотно идет под руку с женщиною, за которою ухаживает, он, однако ж, будет рад разумному разговору о деле. Что ж до самого фермера, то он очень интересовался узнать самые свежие новости касательно лесной фермы. Таким образом, во всю остальную дорогу он присвоил исключительно себе беседу Адама. Хетти же раскладывала свою тонкую ткань и рисовала себе свои небольшие сцены искусных очарований, когда она шла мимо изгородей под руку с честным Адамом, будто изящно одетая кокетка, сидящая одна в своем будуаре. Если только деревенская красавица в топорных башмаках имеет довольно пустое сердце, то удивительно, как ее умственные процессы походят на процессы леди в кринолине, живущей в высшем обществе и употребляющей весь свой изощренный ум на решение проблемы, каким образом она могла бы совершать безрассудства, не компрометируя себя. Может быть, сходство нисколько не уменьшалось оттого, что Хетти в это время чувствовала себя несчастною. Расставание с Артуром причиняло ей двойную боль. При волнениях страсти и тщеславия она испытывала темные, неопределенные опасения о том, что будущее может принять такой вид, который нисколько не будет походить на ее мечту. Она поддерживала себя утешительными исполненными надежды словами, которые Артур произнес при их последнем свидании: «Я возвращусь к Рождеству, и тогда увидим, что можно будет сделать». Она поддерживала себя уверенностью, что он так любил ее и что он никогда не будет счастлив без нее; и она все еще с удовольствием и гордостью мечтала о своей тайне, что она любима большим джентльменом, как преимуществом своим над всеми девушками, которых знала. Но неизвестность будущего, возможные случаи, которым она не могла придать никакой формы, стали давить ее подобно невидимой тяжести воздуха; она была одна на своем маленьком островке мечтаний, а вокруг нее было мрачное неизвестное водяное пространство, куда отправился Артур. Она не могла теперь поддерживать в себе твердости духа высокомерием, думая о будущем, а могла только созидать свою уверенность на прежних словах и ласках, осматриваясь на свое прошедшее. Но в настоящее время с вечера четверга ее смутные беспокойства почти совершенно заменились более определенным страхом о том, что Адам, может быть, объявит о случившемся ее дяде и тетке; таким образом его внезапное предложение переговорить с нею одной привело ее мысли в новое движение. Она чрезвычайно заботилась о том, чтоб не упустить благоприятного случая, представлявшегося ей в этот вечер, и после чая, когда мальчики отправлялись в сад и Тотти просилась идти с ними, Хетти с живостью, которая удивила мистрис Пойзер, сказала:
– Я пойду с нею, тетушка.
Адам сказал, что и он пойдет с ними, но это не удивило никого. Скоро он и Хетти остались вдвоем в аллее, окруженной орешниками, между тем как мальчики занялись в другом месте собиранием больших незрелых орехов, чтоб играть ими, а Тотти наблюдала за ними с созерцательным видом маленькой собачки. Еще так недавно, не больше двух месяцев назад, Адам стоял в этом саду рядом с Хетти, лаская себя восхитительными надеждами. Он часто вспоминал об этой сцене с четверга вечером: о солнечных лучах, пробивавшихся между ветвями яблонь, о красных гроздях смородины, о прелестной краске застенчивости, разлившейся по лицу Хетти. Он не мог отделаться от этого воспоминания и теперь в этот грустный вечер с нависшими тучами, но пытался подавить его, опасаясь, чтоб какое-нибудь волнение не побудило его высказать Хетти более, чем было нужно.
– После того что я видел в четверг вечером, Хетти, – начал он, – вы не сочтете с моей стороны слишком большою вольностью то, что я намерен сказать вам. Если б за вами ухаживал человек, который сделал бы вас своей женой, и если б я знал, что вы расположены к нему и намерены выйти за него замуж, то я не имел бы права сказать вам хотя бы одно слово об этом. Но когда я вижу, что вам объясняется в любви джентльмен, который никогда не может жениться на вас, да и не думает о том вовсе, то я считаю себя обязанным вступиться за вас. Я не могу говорить об этом с теми, кто заменяет вам родителей, потому что это может наделать лишние беспокойства.
Слова Адама избавили Хетти от страха об одном, но в них также заключалось значение, которое вызвало в ней сильное болезненное предчувствие. Она была бледна и дрожала, а между тем с гневом готова была противоречить Адаму, если б смела открыть свои чувства. Но она молчала.
– Ведь вы еще так молоды, Хетти, – продолжал он почти нежно, – и вы еще очень мало видели, что происходит на свете. Справедливость обязывает меня сделать все, что могу, чтоб спасти вас от беды, в которую вы можете впасть, не зная, куда вас ведут. Если б кто-нибудь, кроме меня, знал, что я знаю о ваших свиданиях с джентльменом и о подарках, которые вы от него получали, то о вас стали бы отзываться очень легко и вы потеряли бы во мнении у всех. И кроме того, вы будете страдать, потому что отдали сердце свое человеку, который никогда не может жениться на вас и который, следовательно, не может заботиться о вас всю жизнь.
Адам остановился и посмотрел на Хетти, которая срывала листья с орешника и обдирала их в руке. Все ее пустые планы и придуманные речи вышли у нее из головы, как дурно выученный урок, под страшным волнением, произведенным словами Адама. В их спокойной уверенности заключалась жестокая сила, угрожавшая охватить и совершенно уничтожить ее жалкие надежды и фантазии. Она желала сопротивляться ей, желала отбросить эти слова далеко гневным противоречием, но ею все еще управляла решимость скрывать то, что она чувствовала. Не будучи в состоянии измерить действие своих слов, она только из слепого побуждения произнесла теперь:
– Вы не имеете никакого права говорить, что я люблю его, – сказала она слабо, но с жаром, срывая шероховатый лист и принимаясь ощипывать его. Она была весьма красива при своей бледности и в волнении; ее черные детские глаза расширились, дыхание стало прерывистее. Сердце Адама заныло, когда он посмотрел на нее. Ах, если б только он мог утешить ее, успокоить и спасти от этого страдания, если б только у него была какого-нибудь рода сила, которая сделала бы его способным оживить ее бедное смущенное сердце, как он спас бы ее от какой бы то ни было физической опасности!
– Я думаю, что это должно быть так, – сказал он нежно. – Я не могу поверить, чтоб вы позволили человеку целовать вас добровольно, дарить вам золотую вещь с его волосами и ходили в рощу для свидания с ним, если б не любили его. Я не осуждаю вас за это, потому что, я знаю, это началось мало-помалу, пока наконец вы не были в состоянии бороться с этим. Я осуждаю его за то, что он, таким образом, украл вашу любовь, зная, что никогда не может вознаградить вас как должно. Он шутил с вами, делал вас своею игрушкою и вовсе не заботился о вас, как мужчина обязан заботиться.
– О, нет, не говорите этого! Он заботится обо мне; я знаю лучше вашего, – воскликнула Хетти. Все было забыто, кроме боли и досады, которые она испытывала при словах Адама.
