Помню, что я кричал о помощи, но едва ли мог слышать звук собственного голоса, заглушаемый шумом ветра, вызванного дыханием обладательницы горла. Ветер, похоже, все время был штормовой, притом до странности неустойчивый и попеременно то очень холодный (при вдохе), то очень горячий (при выдохе).
Мне удалось зацепиться локтями за острый мясистый бугорок — полагаю, то был надгортанник, — и какое-то мгновение я висел на нем, противясь затягиванию и нащупывая ногами какую-нибудь опору на стенке гортани, однако горло сделало сильное глотательное движение, меня отшвырнуло, и я снова полетел вниз.
Дальше мне было не за что уцепиться, я направлялся все ниже и ниже, пока мои ноги не повисли подо мной на передних подступах к желудку, и я почувствовал мощную перистальтику, захватывающую мои ноги в области лодыжек и затягивающую меня все ниже и ниже…
Высоко наверху, на открытом воздухе, слышалось далекое бормотание женских голосов:
— Этого не может быть…
— Но, моя дорогая Милдред, как это ужасно…
— Он, должно быть, с ума сошел…
— Ваш бедный рот, только взгляните на себя…
— Сексуальный маньяк…
— Садист…
— Надо написать епископу…
А потом все голоса заглушил голос мисс Роуч, она, точно попугай, принялась хрипло выкрикивать ругательства:
— Ему еще, черт побери, повезло, что я не убила его, этого мерзавца!.. Я ему говорю, слушай, говорю я, если мне когда-нибудь понадобится тащить зубы, я пойду к дантисту, а не к чертову священнику… Да и повода я ему не давала!..
— А где он сейчас, Милдред?
— Кто его знает? Наверное, в этом чертовом летнем домике.
— Девочки, пошли выкорчуем его оттуда!
О-ля-ля! Оглядываясь сейчас, три недели спустя, на случившееся, я не знаю, как пережил кошмар того ужасного дня и не сошел с ума.
Весьма опасно иметь дело с такой шайкой ведьм, и, если бы им удалось схватить меня в летнем домике, пока у них кипела кровь, они бы, скорее всего, разорвали меня на части. Либо потащили за руки и за ноги лицом вниз в полицейский участок, а леди Бёрдвелл и мисс Роуч возглавили бы процессию по главной улице деревни.
Но разумеется, они не поймали меня.
Они не поймали меня тогда и не поймали до сих пор, и если удача и дальше будет сопутствовать мне, то, думаю, у меня есть неплохой шанс вообще ускользнуть от них или хотя бы не встречаться с ними несколько месяцев, пока они не забудут эту историю.
Как вы можете догадаться, я вынужден пребывать в полном одиночестве и не принимаю участия в публичных делах и общественной жизни. Литературное творчество — самое спасительное занятие в такое время, так что я каждодневно по многу часов играю с предложениями. Каждое предложение я рассматриваю как колесико, и в последнее время у меня появилось желание выстроить несколько сот их в ряд, чтобы зубцы их сцепились, как шестерни, но чтобы колеса были разных размеров и вращались с разной скоростью. Я пытаюсь приставить самое большое непосредственно к самому маленькому так, чтобы большое, медленно вращаясь, заставляло маленькое крутиться так быстро, чтобы оно гудело.
По вечерам я по-прежнему пою мадригалы, но мне ужасно не хватает моего клавесина.
Но вообще-то здесь не так уж и плохо, и я устроился настолько удобно, насколько позволяют обстоятельства. У меня маленькая комнатка, расположенная почти наверняка в переднем отделе двенадцатиперстной кишки, — там, где она вертикально уходит вниз перед правой почкой. Пол совершенно ровный — по сути, это первое ровное место, которое мне попалось во время того ужасного спуска по горлу мисс Роуч, и единственное, где вообще можно остановиться. Над головой я вижу мясистое на вид отверстие, которое, как я полагаю, является привратником желудка, где желудок входит в небольшую кишку (я все еще помню некоторые из тех диаграмм, которые показывала мне моя мать), а подо мной — смешная дырочка в стене, где панкреатический канал примыкает к нижнему отделу двенадцатиперстной кишки.
Все это чуточку странно для человека консервативных вкусов вроде меня. Лично я предпочитаю дубовую мебель и паркетный пол. Но здесь, впрочем, есть одна вещь, которая весьма мне нравится. Это стены. Они красивые и мягкие, покрыты чем-то вроде набивочного материала, и преимущество их в том, что я могу налетать на них сколько угодно и при этом мне не больно.
Тут есть еще несколько человек, что довольно удивительно, но, благодарение Богу, все они мужчины. В силу какой-то причины на них белые одежды, и они суетятся вокруг, делая вид, будто очень заняты. В действительности же они крайне невежественны и, похоже, даже не понимают, где находятся. Я пытаюсь рассказать им, но они и слушать не хотят. Иногда я так сержусь, что выхожу из себя и начинаю кричать, и тогда на их лицах появляется плутоватое недоверчивое выражение, они медленно отступают и говорят: «Ну, успокойтесь. Успокойтесь же, святой отец».
Что с ними говорить?
Но есть там и один пожилой человек — он навещает меня каждое утро после завтрака, — и кажется, что он ближе ощущает реальность, чем остальные. Он вежлив, держится с достоинством и, мне кажется, одинок, потому что ничего так не любит, как сидеть тихо в моей комнате и слушать, как я разговариваю. Одна беда — едва мы затрагиваем тему нашего местопребывания, как он предлагает мне бежать. Утром он снова об этом заговорил, и мы крупно поспорили.
— Ну разве вы не понимаете, — терпеливо сказал я, — что я не хочу бежать.
— Мой дорогой святой отец, но почему же?
— Еще раз говорю вам — потому, что там меня повсюду ищут.
— Кто?
— Мисс Элфинстоун, мисс Роуч, мисс Прэттли и все остальные.
— Какая чушь.
— Еще как ищут! И думаю, и вас ищут, но вы в этом не признаетесь.
— Нет, друг мой, меня они не ищут.
— Тогда позвольте узнать, что именно вы здесь делаете?
Вопросец для него трудноватый. Я вижу, что он не знает, как и ответить.
— Клянусь, вы забавлялись с мисс Роуч и она вас проглотила точно так же, как меня. Клянусь, именно так все и было, только вам стыдно признаться.
Едва я произнес это, он погрустнел, и вид у него при этом был такой расстроенный, что мне стало жаль его.
— Хотите, я спою вам песню? — спросил я.
Но он, ничего не ответив, поднялся и тихо вышел в коридор.
— Выше голову! — крикнул я ему вслед. — Не отчаивайтесь. Есть еще бальзам в Гилеаде.
Бытие и катастрофа
(Правдивая история)
(перевод И. Богданова)
— Все нормально, — говорил врач. — Лежите спокойно.
Голос его звучал где-то далеко, и казалось, он кричит на нее.
— У вас сын.
