— А через два года, наверное, будет болтать без умолку и сводить вас с ума своим лепетом. Вы уже выбрали для него имя?
— Имя?
— Ну да.
— Нет. Пока не знаю. Кажется, мой муж говорил, что, если будет мальчик, мы назовем его Адольфусом.
— Значит, Адольф.
— Да. Моему мужу нравится имя Адольф, потому что оно чем-то напоминает ему его собственное имя. Моего мужа зовут Алоиз.
— Вот и замечательно.
— Нет! — вскричала она, оторвав голову от подушки. — То же самое у меня спрашивали, когда родился Отто! Значит, он умрет! Нужно сейчас же окрестить его!
— Ну, ну, — проговорил врач, осторожно беря ее за плечи. — Вы не правы. Уверяю вас. Просто я любопытный старик, вот и все. Люблю поговорить об именах. Думаю, Адольфус — очень хорошее имя. Одно из моих любимых. Смотрите-ка — вон его несут.
Жена хозяина гостиницы, прижимая ребенка к своей огромной груди, проплыла по палате и приблизилась к кровати.
— Вот он, красавец! — улыбаясь лучезарной улыбкой, сказала она. — Хотите подержать его, моя дорогая? Положить его рядом с вами?
— Он хорошо закутан? — спросил врач. — Здесь очень холодно.
— Конечно хорошо.
Ребенок был плотно закутан белой шерстяной шалью, из которой высовывалась только крошечная розовая головка. Жена хозяина гостиницы бережно положила его на кровать рядом с матерью.
— Ну вот, — сказала она. — Теперь можете лежать себе и вдоволь им любоваться.
— По-моему, он вам понравится, — улыбаясь, произнес врач. — Прекрасный ребенок.
— Да у него просто чудесные ручки! — воскликнула жена хозяина гостиницы. — Какие длинные изящные пальчики!
Мать лежала не шелохнувшись. Она даже голову не повернула, чтобы посмотреть на ребенка.
— Ну же! — громко сказала жена хозяина гостиницы. — Он вас не укусит!
— Боюсь смотреть. Не могу поверить, что у меня еще один ребенок и с ним все в порядке.
— Ну хватит глупостей.
Мать медленно повернула голову и посмотрела на маленькое безмятежное лицо ребенка, лежавшего рядом с ней на подушке.
— Это мой ребенок?
— Ну конечно.
— О… о… да он красивый.
Врач отвернулся и, подойдя к столу, начал складывать свои вещи в чемоданчик. Мать лежала на кровати и, глядя на ребенка, улыбалась, касалась его пальцами и что-то бормотала от удовольствия.
— Привет, Адольфус, — шептала она. — Привет, мой маленький Адольф…
— Тсс! — сказала жена хозяина гостиницы. — Слышите? Кажется, идет ваш муж.
Врач подошел к двери, открыл ее и выглянул в коридор.
— Герр Гитлер!
— Да.
— Входите, пожалуйста.
Небольшого роста человек в темно-зеленой форменной одежде тихо вошел в комнату и огляделся.
— Поздравляю вас, — сказал врач. — У вас сын.
У мужчины были огромные бакенбарды, тщательно подстриженные на манер императора Франца-Иосифа, и от него сильно пахло пивом.
— Сын?
— Да.
— И как он?
— Отлично. Как и ваша жена.
— Хорошо.
Отец повернулся и с надменным видом прошествовал к кровати, на которой лежала его жена.
— Ну-с, Клара, — проговорил он. — Как дела?
Он нагнулся, чтобы посмотреть на ребенка. Потом нагнулся еще ниже. Дергаясь всем телом, он нагибался все ниже и ниже, пока лицо его не оказалось в десятке дюймов от головки ребенка. Свесив голову с подушки, жена смотрела на него. Во взгляде ее была мольба.
— У малыша просто замечательные легкие, — заявила жена хозяина гостиницы. — Послушали бы вы, как он кричал, едва только появился на свет.
— Но, Клара…
— Что такое, дорогой?
— Этот даже меньше, чем Отто!
Врач быстро шагнул к кровати.
— Самый обычный ребенок, — возразил он.
Муж медленно выпрямился, отвернулся от кровати и посмотрел на врача.
— Нехорошо врать, доктор, — сказал он. — Я знаю, что это значит. Опять будет то же самое.
— Теперь послушайте меня, — сказал врач.
— А вы знаете, что случилось с другими, доктор?
— О других вы должны забыть, герр Гитлер. Дайте шанс этому.
— Но он такой маленький и слабый!
— Дорогой мой, он же только что родился.
— Все равно…
— Что вы тут устроили? — воскликнула жена хозяина гостиницы. — Хотите своей болтовней свести его в могилу?
— Хватит! — резко произнес врач.
Мать плакала. Рыдания сотрясали ее тело.
Врач подошел к ее мужу и положил руку ему на плечо.
— Будьте с ней поласковее, — прошептал он. — Прошу вас. Это очень важно.
Потом он сильно стиснул плечо мужа и незаметно подтолкнул его к кровати. Муж замялся в нерешительности. Доктор стиснул его плечо сильнее. В конце концов муж нехотя нагнулся и коснулся щеки жены губами.
— Все хорошо, Клара, — сказал он. — Хватит плакать.
— Я так молилась, чтобы он выжил, Алоиз.
— Да-да.
— Несколько месяцев я каждый день ходила в церковь и молила, стоя на коленях, чтобы этому дано было выжить.
— Да, Клара, я знаю.
— Трое мертвых детей — больше я не могу выдержать, разве ты этого не понимаешь?
— Разумеется.
— Он должен жить, Алоиз. Должен, должен… О Господи, будь же милостив к нему…
Попутчик
(перевод М. Пчелинцева)
Я купил себе новую машину. Это была восхитительная игрушка, большой «БМВ 3.3 Li», что обозначает объем двигателя 3,3 литра, длинная колесная база, непосредственный впрыск. Машина имела предельную скорость 129 миль в час и потрясающую приемистость. Она была светло-голубая. Сиденья были тоже голубые, но потемнее, кожаные, из самой натуральной мягкой кожи наилучшего качества. Окошки открывались и закрывались нажатием кнопки, как и окошко в крыше. Когда я включал приемник, сама по себе выскакивала антенна; когда выключал, она убиралась. На маленькой скорости мощный двигатель нетерпеливо порыкивал, но уже при шестидесяти милях в час рычание стихало, и мотор начинал довольно мурлыкать.
В тот день я ехал в Лондон один. Стоял прекрасный июньский день. В полях метали стога, обе обочины заросли лютиками. Я бесшумно несся со скоростью семьдесят миль в час, удобно откинувшись на спинку сиденья, едва касаясь пальцами баранки, чего вполне хватало для устойчивости машины. Потом я увидел на обочине человека с опущенным вниз большим пальцем. Я притормозил и остановился прямо рядом с ним. Когда голосуют, я всегда останавливаюсь. Я знаю, как себя чувствуешь, когда стоишь у дороги, а мимо проносятся машины. Я ненавидел водителей, притворявшихся, что они меня не видят, особенно водителей больших машин стремя пустующими сиденьями. Большие дорогие машины останавливаются редко; те, кто предлагает подвезти, сидят обычно в маленьких или ржавых, до отказа забитых детьми; водитель обычно говорит:
