— Думаю, если ужаться, одного человека мы точно втиснем.
Автостопщик сунул голову в открытое окошко и спросил:
— В Лондон едем, начальник?
— Да, — кивнул я. — Залезай.
Он сел рядом со мной, и мы поехали дальше. Это был жалконький плюгавый человечек с серыми зубами. Его темные глаза были быстрыми и умными, как у крысы, а уши — слегка заостренными кверху. На его голове сидела матерчатая кепка, на нем была сероватая куртка с непомерно огромными карманами. Эта куртка вместе с бегающими глазами и заостренными ушами делала его необыкновенно похожим на огромную человекообразную крысу.
— В какую часть Лондона едешь? — спросил я.
— Насквозь и дальше, — ответил человечек. — Я добираюсь в Эпсом на скачки. Сегодня же как раз дерби.
— Верно, — согласился я. — Жаль, что не могу сделать то же самое; я люблю играть на скачках.
— В жизни не ставил на лошадей, — сказал человечек. — Я даже не смотрю, как они там бегают, абсолютно глупое занятие.
— Тогда зачем же ты едешь? — удивился я.
Он словно меня не слышал. Его крысиное лицо было лишено какого бы то ни было выражения, он глядел перед собой на дорогу и молчал.
— Наверное, ты работаешь с машинами, принимающими ставки или что-нибудь еще в этом роде, — сказал я наугад.
— Это еще глупее, — отрезал человечек. — Ну какая радость возиться с вшивыми машинами и продавать всяким олухам билетики? Это может делать любой идиот.
Повисло долгое молчание. Я решил больше его не расспрашивать; мне сразу же вспомнились мои автостопные дни и как раздражали меня вопросы водителей. Куда ты едешь? Зачем ты туда едешь? Где ты работаешь? Ты женат? У тебя есть девушка? Как ее звать? Сколько тебе лет? И так далее и так далее. Это доводило меня до бешенства.
— Извини, пожалуйста, — сказал я. — Не мое, конечно, это дело, чем ты там занимаешься. Дело только в том, что я писатель, а писатели в большинстве очень любят совать свой нос, куда их не просят.
— Ты пишешь книги? — спросил он.
— Да.
— Книги писать — дело хорошее, — сказал он. — Это то, что я называю «квалифицированная работа». Я тоже занимаюсь квалифицированной работой. Кого я презираю, так это тех людей, которые всю свою жизнь заняты каким-нибудь вшивым делом, не требующим никакой квалификации. Ты понимаешь, о чем я?
— Да.
— Главное в этой жизни, — сказал он, — это стать очень-очень большим специалистом в чем-нибудь, что делать очень-очень трудно.
— Вроде как ты, — сказал я.
— Вот именно. Как ты и я.
— А почему ты думаешь, что я хорошо справляюсь со своей работой? — спросил я. — Есть уйма очень плохих писателей.
— Не будь ты хорош на своей работе, ты бы не ездил на такой машине. Эта игрушка, она, наверное, стоит кругленькую сумму.
— Да в общем-то, не дешевая.
— На сколько она может разогнаться?
— Сто двадцать девять миль в час, — сказал я.
— Спорю, что не сможет.
— А я спорю, что сможет.
— Все производители машин брехуны, — сказал он. — Купи какую угодно машину, она в жизни не выдаст того, что производители объявляют в рекламе.
— Эта выдаст.
— А ты вот дай полный газ и докажи, — сказал человечек. — Давай, начальник, газани, и посмотрим, на что она способна.
Около Чалфонт-Сент-Питер есть круговая развязка, а сразу же за ней — протяженный участок хайвея с разделителем. Мы выехали с развязки на хайвей, и я даванул педаль газа. Машина прыгнула вперед как ужаленная; через десять секунд мы уже делали девяносто.
— Здорово! — воскликнул он. — Прелесть! Гони дальше!
Я вжал педаль газа до самого пола и не отпускал ее.
— Ровно сто! — крикнул он. — Сто пять! Сто десять! Сто пятнадцать! Гони что есть мочи!
Я держался крайней полосы; мы обогнали несколько машин так, словно они стояли неподвижно. Зеленый «мини», большой, цвета сливок «ситроен», белый «лендровер», огромный грузовик с контейнером в кузове, пламенный «фольксваген-минибас»…
— Сто двадцать! — крикнул мой пассажир, подпрыгивая на сиденье. — Давай! Гони! Выжми из нее сто двадцать девять!
И тут нас ударил по ушам вой полицейской сирены. Она звучала так громко, словно находилась внутри машины. А затем рядом с нами появился полицейский на мотоцикле; он обогнал нас по внутренней полосе и вскинул руку, приказывая остановиться.
— О моя благословенная тетя, — сказал я сквозь зубы.
Фараон делал, видимо, хорошие сто тридцать и, когда нас обогнал, долго не мог затормозить. В конце концов он прижался к обочине, я остановился сразу за ним.
— Вот уж не думал, что полицейские мотоциклы могут гнать с такой скоростью, — пробормотал я жалким голосом.
— Этот может, — сказал мой пассажир. — Та же фирма, что и у тебя. Это же «БМВ эр-девяносто-эс». Самый быстрый из байков, теперь они все на таких.
Фараон слез со своего мотоцикла и откинул у него подпорки. Затем снял перчатки и аккуратно положил их на сиденье. Теперь он никуда не спешил. Нам было никуда не деться, и он прекрасно это понимал.
— Крупно мы влипли, — пробормотал я. — Как-то мне все это не нравится.
— Не говори с ним больше, чем необходимо, — посоветовал мой компаньон. — Главное — сиди и молчи.
Фараон подошел неторопливой походкой, словно палач к жертве. Это был здоровый мясистый мужик с хорошо намеченным брюхом. Его синие бриджи едва не лопались на непомерно огромных бедрах. Вздернутые на шлем очки открывали взору красное, словно вареный рак, лицо с широченными скулами.
Мы сидели как напроказившие школьники и ждали, пока он подойдет.
— Осторожнее с этим мужиком, — прошептал пассажир, — с виду он злобный как черт.
Фараон обошел машину и положил свою мясистую лапу на край моего открытого окошка.
— Куда такая спешка? — спросил он.
— Да никакой особой спешки, офицер, — ответил я.
— Может быть, какая-нибудь женщина готова разродиться и вы спешно доставляете ее в больницу? Да?
— Нет, офицер.
— Или, может быть, ваш дом горит и вы спешите выручить свою семью, застрявшую на верхнем этаже?
В его голосе звучали опасная мягкость и откровенная издевка.
— Мой дом не горит, офицер.
— В таком случае, — сказал фараон, — вы нарвались на большие неприятности, вы согласны? Вам известно, какой у нас в стране предел разрешенной скорости?
— Семьдесят, — сказал я.
— А вы не могли бы мне сказать, с какой скоростью вы только что ехали?
