— Интересная, наверное, работа.
— Великолепная работа, — согласился мой попутчик. — И очень приятная.
— И потому-то ты и ездишь на скачки?
— Скачки, это самое милое дело, — подтвердил он. — Ты просто бродишь после заезда и высматриваешь счастливчиков, встающих в очередь за своими выигрышами. И когда ты видишь кого-нибудь, кто получает толстую пачку денег, ты просто следуешь за ним и берешь у него, сколько хочешь. Ты только, начальник, не пойми меня неверно, я ничего не беру у проигравших, а также у бедняков. Я занимаюсь только выигравшими и богатыми.
— Весьма благородная политика, — сказал я. — И часто ты попадаешься?
— Попадаюсь? — возмутился попутчик. — Чтобы кто-то там поймал меня? Ловят только карманников, пальцеделов — никогда. Послушай, при желании я мог бы вынуть у тебя изо рта вставную челюсть, и даже тогда ты меня бы не поймал.
— У меня нет вставных зубов.
— Я знаю, что нет, — сказал попутчик, — иначе я давно бы их вынул.
Я ему верил; эти длинные тонкие пальцы были способны на что угодно.
Какое-то время мы ехали молча.
— Этот полицейский думает проверить тебя вдоль и поперек, — сказал я. — Это тебя не беспокоит?
— Да откуда он знает, кого проверять?
— Как это откуда? Все твои данные аккуратно записаны в его черном блокнотике.
Попутчик одарил меня очередной хитрой крысиной улыбкой.
— Да, конечно, — согласился он, — в блокнотике все записано. Только зуб даю, что в его памяти ровно ничего не записано. Я в жизни еще не видел фараона с приличной памятью. Иногда они забывают даже собственное имя.
— А при чем тут какая-то память? — удивился я. — Все записано у него в блокноте.
— Да, начальник, записано. Беда только в том, что он потерял свой блокнот. Он потерял и блокнот с моим именем, и талонную книжку, где записан ты.
Он торжествующе показал мне блокнот и талонную книжку, изъятые им из карманов полицейского.
— Это было проще простого, — объявил он с гордостью.
От радости я чуть не врезался в молоковоз.
— Так что у этого фараона нет теперь на нас ровно ничего, — сказал мой попутчик.
— Ты — гений! — воскликнул я.
— Ни имен, ни адресов, ни номера машины — ровно ничего.
— Ты просто великолепен!
— Думаю, нам стоит поскорее свернуть куда-нибудь на проселок, разложить небольшой костерок и сжечь эти поганые книжки.
— Ты просто фантастический мужик! — воскликнул я.
— Спасибо, начальник, — сказал он. — Все-таки приятно, когда твой талант оценивают должным образом.
Зонтичник
(перевод М. Пчелинцева)
Я хочу рассказать вам забавную историю, случившуюся вчера с мамой и со мной. Мне двенадцать лет, и я девочка. Маме моей тридцать четыре, но я уже почти с нее ростом.
Вчера после обеда мама повезла меня в Лондон к дантисту. Дантист нашел у меня дупло. Дупло было в одном из задних зубов, и он запломбировал его почти без всякой боли. Потом мы пошли в кафе. Мама взяла мне банановый сплит
[2], а себе чашку кофе. Часов в шесть мы собрались уходить.
Но только мы вышли из кафе, как пошел дождь.
— Нужно поймать такси, — сказала мама.
На нас были самые обычные промокающие шляпы и плащи, а лило как из ведра.
— Почему бы нам, — предложила я, — не вернуться в кафе и не переждать, пока дождь кончится?
Мне очень понравился тамошний сплит, и я не отказалась бы от второго.
— Он никогда не кончится, — сказала мама. — Нужно поскорее домой и обсохнуть.
Мы стояли под дождем и высматривали такси. Такси так и шныряли мимо, но все они были с пассажирами.
— Хорошо бы иметь машину с шофером, — вздохнула мама.
И тут к нам подошел этот человек. Совсем коротышка и очень старый, лет семидесяти или больше. Он вежливо приподнял шляпу и обратился к маме:
— Очень надеюсь, что вы меня извините, прошу буквально минуту вашего времени…
У него были роскошные седые усы, густые седые брови и розовое, сплошь в морщинах лицо. От дождя он укрывался красивым зонтиком.
— Да? — сказала мама, очень холодно и отстраненно.
— Мне хотелось бы попросить вас о маленьком одолжении, — сказал человек. — Об очень маленьком одолжении.
Мама смотрела на него с крайним подозрением. Мама вообще очень подозрительная. Особенное подозрение вызывают у нее две вещи: незнакомые мужчины и яйца всмятку. Срезав верхушку яйца всмятку, она начинает копаться в нем ложкой, словно ожидая найти внутри мышь или что-нибудь вроде. В отношении незнакомых мужчин она придерживается золотого правила, гласящего: «Чем более милым кажется мужчина, тем с большим подозрением нужно к нему относиться». Этот маленький старичок был особенно мил. Он был очень вежливый. Он правильно говорил. Он был хорошо одет. Он был настоящим джентльменом. Я поняла, что он джентльмен, по его обуви. Другая мамина поговорка гласила: «Настоящего джентльмена легче всего различить по обуви». У этого мужчины были прекрасные коричневые туфли.
— Правду говоря, — сказал старичок, — я попал в небольшую беду. Я очень нуждаюсь в помощи. Нет, могу вас заверить, ничего такого особенного. Мелочь, ерунда, но я в ней нуждаюсь. Видите ли, мадам, старые люди вроде меня становятся ужасно забывчивыми…
За это время мамин подбородок высоко вздернулся, и она взирала на старичка вдоль всей длины своего носа. В ледяном, со вздернутым носом, взгляде моей мамы есть что-то устрашающее. Как правило, от этого взгляда люди тут же рассыпаются на куски. Я раз видела, как наша директриса стала от этого жуткого взгляда заикаться и нести всякую околесицу, как полная идиотка. Но старичок с зонтиком и глазом не моргнул. Он ласково улыбнулся и сказал:
— Прошу, мадам, мне поверить, что я отнюдь не имею привычки останавливать леди на улицах и рассказывать им про свои беды.
— Да уж надеюсь, — сказала мама.
Я даже смутилась от маминой резкости. Мне хотелось сказать ей: мамочка, ради бога, этот незнакомец, он же очень старый, и он же милый и вежливый; он попал в какую-то неприятность, а ты на него собачишься.
Но я ничего не сказала.
Старичок переложил зонтик в другую руку.
— И ведь я никогда его раньше не забывал, — пояснил он что-то, понятное только ему.
— Вы никогда не забывали — что? — сурово вопросила мама.
— Бумажник, — сказал человечек. — Наверное, я забыл его в кармане другого пиджака. Только представьте себе такую глупость.
