Она включила зажигание и «мигалку» и осторожно, чтобы не съехать в канаву, вернулась на асфальт. Вместо того чтобы возвращаться в Нью-Йорк, она развернулась и поехала обратно в Тиббертон. Первым делом нужно было закончить с Гаспаром Кутансом.
4
Сопровождаемый по пятам Большим Сэмом, Гаспар поплелся по пирсу обратно в ресторанчик «Старый рыбак».
Там ему пришлось терпеть насмешки, но пьянчуги были настроены мирно. Отсмеявшись, они принялись его угощать. Сначала он отбивался, чтобы не опьянеть, но потом уступил. Что толку хранить добродетель, раз расследованию пришел конец?
Первую порцию виски он медленно смаковал, потом решил сам угостить всю компанию. После еще двух рюмок на пустой желудок он выложил на стойку две бумажки по пятьдесят долларов и потребовал всю бутылку.
Меня зовут Гаспар Кутанс, и я алкоголик.
Выпивка делала свое дело. Гаспару полегчало. Настал самый лучший момент: после двух-трех рюмок он пришел в состояние блаженной расторможенности, забыл об уродстве мира, но еще не утратил самоконтроль. Кстати, именно в этом состоянии ему лучше всего писалось. Мысли были ПОЧТИ ясными. Но вскоре собутыльники стали ему надоедать: слишком много громкой болтовни, сексизма, гомофобии, глупостей в единицу времени. К тому же он всегда предпочитал напиваться в одиночку. Это был трагический интимный процесс, среднее между мастурбацией и геройской пулей в висок. В обнимку с бутылкой виски он сбежал в соседнее помещение – гадкую курилку с затянутыми красным бархатом стенами, неприличными гравюрами и черно-белыми фотографиями местных рыбаков, демонстрирующих перед баркасами свои рекордные уловы. Все вместе производило противоречивое впечатление: хемингуэевский «Старик и море» кисти Тулуз-Лотрека.
Он присел за столик и сложил на стул свои вещи. Налив себе четвертую рюмку, он принялся листать толстую тетрадь, где делал записи о расследовании. Это была хроника его неудачи. Куртка и духи Шона Лоренца не превращали его в художника. Не хватало роста, чтобы перехватить его факел. Маделин была права: сыщиками не становятся по собственной прихоти. По массе причин он вбил себе в голову, что сумеет найти и спасти Джулиана. Спасение этого ребенка было бы равносильно спасению самого себя. Он цеплялся за этот поиск, потому что увидел в нем удобный способ ценой небольших усилий вернуть свои жизненные потери. Но несколько дней – чересчур короткий срок, так быстро не исправить ошибки целой жизни.
Гаспар отпил виски и закрыл глаза. Перед мысленным взором предстал Джулиан, гниющий в склизком подвале. Существует ли хотя бы крохотный шанс, что мальчишка еще жив? Никакой уверенности в этом у него не было. Даже если бы они каким-то чудом обнаружили его живым, то в каком состоянии был бы ребенок после двух лет неволи? И что за будущее ему предстояло бы? Его отец погиб при попытке его спасти, мать пустила пулю себе в голову в заброшенном вагоне метро. Неважные исходные позиции…
Листая страницы своей тетради, Гаспар остановился на фотографии «Пиротехников» из монографии Бенедика. В эту фотографию он буквально влюбился. Во-первых, на ней были подлинные признаки эпохи, расхристанного андеграундного Нью-Йорка конца 1980-х годов. Что еще важнее, только на этом снимке все трое выглядели почти счастливыми. Им было по двадцать с небольшим, и они дружно показывали объективу нос, не зная, кому из них уготован крах, кому взлет. Хотя одного взгляда на Беатрис Муньос, выбравшей парадоксальный при ее 120 кило и фигуре штангистки пернатый псевдоним, хватало, чтобы понять, что ей взлететь не суждено. На снимке она маскировала свою тушу военным плащом и улыбалась парню справа от нее, Lorz74, которому еще только предстояло стать гениальным Шоном Лоренцом. Тем, чьи полотна будут сводить людей с ума. Догадывался ли он уже тогда, что его ждет? Ничуть. На этом снимке он явно думал только об очередных проказах на пару с приятелем по разбрызгиванию краски. С приятелем по прозвищу NightShift – Адриано Сотомайором.
Гаспар впился глазами в Адриано, меняя свое первое суждение о нем под влиянием всего, что успел о нем узнать. Три дня назад, впервые увидев эту фотографию, он решил, что этот латино с распахнутым воротом – ужасный хвастун, но то, что он тогда принял за позу превосходства, на самом деле было отрешенностью. Адриано по-прежнему, совсем как в детстве, смотрел в никуда.
От лица будущего Лесного царя трудно было оторвать взгляд. Гаспар силился найти ключик к Адриано, который отпирал бы все замки его души. Мелкую биографическую деталь, проливающую свет на все парадоксы жизни, вскрывающую самую суть личности, – то, к чему стремятся и от чего очень скоро бегут без оглядки. На какое-то мгновение ему показалось, что он вплотную приблизился к разгадке, просто не способен ее разглядеть. Его вдохновлял главный урок прочитанного в детстве «Украденного письма» Эдгара Алана По: лучший способ спрятать что-то – оставить на виду.
Он машинально достал ручку и стал делать записи – такая была у него привычка, когда он работал над пьесами. Потом перечитал написанное: две-три даты, имена и псевдонимы «Пиротехников». Пришлось кое-что поправить: под воздействием морской атмосферы заведения, что ли, он вместо NightShift
[93] написал NightShip
[94].
Он закрыл тетрадь, опрокинул рюмку, собрал вещи. Потащился с тяжелой головой к стойке. Людей в заведении стало меньше, шуму тоже. Он спросил у хозяина совета, где бы остановиться на ночь, и услышал в ответ, что правильнее всего найти ночлег по телефону. Гаспар поблагодарил советчика кивком. Большой Сэм, растекшийся по табурету, сразу прилип к нему, как пиявка.
– Угостишь рюмочкой, ковбой?
Гаспар плеснул ему своего виски.
Сам он больше не пил, но уже выпитое делало свое дело. В голове было мутно. Он чувствовал, что чуть не набрел на что-то важное, но по глупости упустил.
– Вы были знакомы с семьей Сотомайоров?
– А то нет! – с готовностью ответил Большой Сэм. – Здесь их все знали. Видел бы ты жену капитана, запамятовал ее имя…
– Бьянка?
– Она самая. Красотка – пальчики оближешь! Я бы от такой не отказался.
– Эрнесто прозвали «капитаном»?
– Ага.
– Почему?
– Потому что он и был капитаном, а ты что подумал? Одним из немногих с разрешением на глубоководную ловлю.
– На чем он ходил в море? На траулере?
– Не на шхуне же!
– Как назывался его корабль?
– Вот пристал! Хочешь знать – плати. Нальешь мне еще?
Вместо угощения Гаспар, забыв про свои раненые руки, сгреб Большого Сэма за воротник и подтащил к себе.
– Отвечай, как называлось корыто папаши Сотомайора!
Большой Сэм вырвался.
– Полегче! Ну и манеры у тебя!
Пьянчуга схватил бутылку, приложился к горлышку и сделал несколько глотков. Успокоившись, он вытер тыльной стороной ладони беззубый рот и сполз с табурета.
