— Меня с детства приучили верить, что социализм — единственно верный путь для человечества. Да, все пошло не так. Власть попала не в те руки, партия сбилась с пути. Но я по-прежнему верю, что мы представляли собой некую нравственную силу и для мира это было благом. А теперь кто мы такие? И где нравственная сила?
* * *
Трудно, наверное, найти менее схожих людей: вдумчивый Бакатин, инженер из Новосибирска, крепкий партиец, и Евгений Примаков, выросший в Грузии, на четверть еврей (мать его была врачом, отца репрессировали), ученый, арабист, государственный деятель, академик и — раз уж он полвека прослужил системе, как известно, неласковой с теми, кто ей перечит, — специалист по выживанию.
В отличие от Бакатина Евгений Примаков был прекрасно подготовлен к тому, чтобы принять на себя руководство КГБ или другой влиятельной спецслужбой. В молодости Примаков, советский полевой агент под кодовым именем Максим, шпионил на Ближнем Востоке и в Соединенных Штатах, сначала в качестве корреспондента Гостелерадио, потом журналиста «Правды». Но даже работая в поле, он продолжал подниматься по служебной лестнице советской системы — и научной, и политической. Уже и советской системы не стало, а Примаков все шел наверх, поэтому никто не удивился, когда после пяти лет работы на посту директора Службы внешней разведки он был назначен министром иностранных дел — и в этом качестве однажды прибыл в Лондон обсудить с Малькольмом Рифкиндом, британским министром иностранных дел, вопросы, связанные с НАТО.
И вечером того самого дня нас с женой внезапно пригласили отужинать с Примаковым и его женой в русское посольство на Кенсингтон-Пэлес-Гарденз. Утром моему литературному агенту позвонил запыхавшийся сотрудник личной канцелярии Рифкинда: министру иностранных дел необходима моя книга с дарственной надписью, он хочет подарить ее своему русскому коллеге Евгению Примакову.
— Конкретная книга или любая? — интересуется мой агент.
«Команда Смайли». И как можно быстрее.
Я не храню свои книги дома пачками, но приличный экземпляр «Команды Смайли» в твердом переплете все же отыскал. Присылать курьера канцелярия Рифкинда не собиралась — видимо, чтобы не причинить ущерба национальной экономике, — поэтому мы вызвали его сами, упаковали книгу, адресовали посылку в Министерство иностранных дел и отправили.
Через пару часов из личной канцелярии снова позвонили. Книги до сих пор нет, бога ради, что случилось? Жена отчаянно названивает в курьерскую службу. Интересующая вас посылка доставлена в Министерство иностранных дел в такое-то время, расписка в получении имеется. Мы передаем эту информацию в личную канцелярию. Ах боже ты мой, видно, проклятые безопасники ее задержали, мы проверим. Наконец книга, которую, вероятно, долго трясли, обнюхивали и просвечивали рентгеном, была вырвана из когтей проклятых безопасников, и Рифкинд, наверное, добавил к моей дарственной надписи свою — пару строк для коллеги, как министр министру. В точности мы этого никогда не узнаем, потому что больше ни я, ни мой агент от Рифкинда или из его канцелярии вестей не получали.
* * *
Пора наряжаться и вызывать черный кэб. Моя жена потратилась на белые орхидеи в горшочке — для хозяйки, жены русского посла. Я собрал пакет книг и видеокассет — для Примакова. Наш кэб останавливается у русского посольства. Свет нигде не горит. Я помешан на пунктуальности, поэтому приехали мы на четверть часа раньше назначенного. Но вечер такой мягкий, а красный автомобиль дипломатической полиции стоит у тротуара, совсем рядом.
Добрый вечер, офицеры.
И вам добрый вечер, сэр, мадам.
У нас небольшая проблема, офицеры. Мы ужинаем в русском посольстве, но пришли рановато, а это наши подарки хозяевам. Нельзя ли оставить их под вашим присмотром, пока мы прогуляемся по Кенсингтон-Пэлес-Гарденз?
Конечно, можно, сэр, только, боюсь, не в машине. Поставьте на тротуар вот здесь, а мы за ними приглядим.
Мы ставим пакеты на тротуар, гуляем, возвращаемся, забираем пакеты, которые пока что не взорвались. Поднимаемся по ступеням ко входу. Внезапно вспыхивает свет, открывается парадная дверь. Дюжие парни в костюмах подозрительно смотрят на наши пакеты. Один из них протягивает руку к орхидеям, другой шарит в моей сумке. Затем нам кивают в сторону роскошной гостиной. Она пуста. А я не могу отделаться от неуместных воспоминаний. Я уже приходил сюда — в ту пору, когда был молодым и честолюбивым британским разведчиком двадцати с чем-то лет, — посещал несколько раз вечера англо-советской дружбы, просто кошмарные, пока однажды чересчур дружелюбные вербовщики из КГБ не увели меня потихоньку наверх, где я в десятый уже раз посмотрел «Броненосец „Потемкин“» Эйзенштейна и подвергся очередному вежливому допросу насчет моей жизни, происхождения, подружек, политических предпочтений и устремлений — и все это в напрасной надежде, что мне, может быть, передадут советские разведданные, я обрету желанный статус двойного агента и буду у начальства на особом счету. Но ничего такого не случилось, и этому не стоит удивляться, учитывая, что советская разведка к тому времени уже глубоко внедрилась в наши спецслужбы. Или меня и вовсе чутье обмануло, чему я бы тоже не удивился.
В те дни в углу этого великолепного зала был маленький бар. Всем товарищам, достаточно крепким, чтобы пробиться через толпу, там наливали теплого белого вина. Бар по-прежнему на месте, и сегодня вечером за стойкой бабушка лет семидесяти.
— Вы хотеть выпить?
— Очень.
— Что вы хотеть выпить?
— Скотч, пожалуйста. Два.
— Виски?
— Да, виски.
— Вы сказали два. Для нее тоже?
— Да, пожалуйста. С содовой, без льда.
Но едва мы успеваем сделать по глотку, как двустворчатые двери распахиваются и входит Примаков в сопровождении своей жены и жены русского посла, затем сам посол и отряд загорелых могучих мужчин в легких костюмах. Остановившись перед нами, Примаков расплывается в комичной улыбке и с укором показывает пальцем на мой стакан.
— Что вы пьете?
— Скотч.
— Сейчас вы в России. Пейте водку.
Мы возвращаем недопитый скотч бабушке, присоединяемся к отряду и со скоростью легкой пехоты движемся в элегантную дореволюционную столовую. Длинный стол уставлен свечами. Я сажусь, как велено, напротив Примакова, мы в метре друг от друга. Моя жена сидит с этой же стороны стола через двух человек от меня и выглядит гораздо спокойнее, чем чувствую себя я. Широкоплечие официанты наливают водку в рюмки, до краев. Примаков, подозреваю, уже немного принял. Ему очень весело, глаза блестят. Жена Примакова сидит рядом с ним. Она красивая блондинка, по профессии врач, и от нее веет материнским теплом. По другую руку Примакова сидит переводчик, но Примаков предпочитает говорить по-английски сам, изъясняется решительно и за подсказкой обращается только иногда.
Мне уже объяснили, что могучие мужчины в легких костюмах — русские послы из стран Ближнего Востока, их вызвали в Лондон на конференцию. Кроме нас с женой, за столом одни русские.
