И Ронни — а это с ним случалось очень часто — оказался почти прав, но ему помешали жители Кадлипа, которых раскачали местные газетчики. Так вот, жители в один голос заявили, что костьми лягут, но не дадут строить домов и ничего другого в их драгоценной зеленой зоне, где у них и футбольное поле, и теннисные корты, и детские площадки, и поляны для пикников. И так велик был энтузиазм жителей Кадлипа, что они в два счета добились судебного распоряжения, после которого у Ронни в руках остался только подписанный со строительной компанией контракт, но ни единого пенни этой компании ему не досталось.
Ронни разозлился не меньше жителей Кадлипа. Он, как и они, такого вероломства в жизни не видывал. Тут дело даже не в деньгах, утверждал он, дело в принципе. Он собрал команду юристов, самых лучших. Юристы заключили, что у Ронни в этом деле сильные позиции, и согласились эти позиции отстаивать. Вознаграждение они получали, только если выиграют дело. С тех пор кадлипская земля обеспечивала нашу веру в Ронни как золотой запас. В последующие двадцать с лишним лет и даже больше любая заминка в этом деле означала ни много ни мало приближение судного дня. Откуда бы Ронни ни писал мне — из Дублина, Гонконга, Пинанга или Тимбукту, — всегда его письма содержали одно и то же заклинание с заглавными буквами, непонятно что означавшими: «Однажды, Сынок, Справедливость в Британии Восторжествует — очень возможно, После того как Мне Вынесут Приговор».
Так и вышло: через несколько месяцев после его смерти справедливость в самом деле восторжествовала. Я не пошел в суд слушать вердикт. Мой юрист посоветовал мне не выказывать ни малейшего интереса к судьбе имущества Ронни, а то придется еще потом выплачивать за него громадные долги. Зал суда был переполнен, рассказывали мне. И на скамье адвокатов не оставалось свободного места. Председательствовали трое судей, но за всех говорил один, и выражался так витиевато, что поначалу его понимали только юристы.
Но постепенно новость распространяется по залу. Суд вынес решение в пользу истца, то есть Ронни. Однозначное. Ронни сорвал банк. Никаких «но», никаких «если». Никаких «с одной стороны» и «с другой стороны». Покойный Ронни одержал безоговорочную победу, в которой сам он никогда не сомневался — победу Человека над хамами и мечтателями (то есть скептиками и интеллигентами), — и все его старания были посмертно оправданы.
Затем воцаряется тишина. Посреди всеобщего ликования секретарь суда вновь призывает собравшихся в зале к порядку. Только что все хлопали друг друга по плечу и пожимали друг другу руки, теперь же насторожились. Адвокат, до сих пор не обращавшийся к суду, просит внимания их светлостей. Вот как я воображаю этого адвоката: тучный напыщенный человек с прыщавым лицом и в парике, который явно ему маловат. Он говорит их светлостям, что представляет Корону. Точнее, интересы налоговой службы Ее Величества, каковая, сообщает адвокат, является «преференциальным кредитором» в том деле, по которому их светлости только что вынесли решение. И если говорить по существу, дабы не тратить драгоценное время их светлостей, он хотел бы, засвидетельствовав им свое безграничное уважение, ходатайствовать о том, чтобы все денежные средства, присужденные истцу, были конфискованы и направлены на покрытие, пусть лишь в малой части, тех гораздо больших сумм, которые покойный задолжал налоговой службе Ее Величества за много-много лет.
* * *
Уже после смерти Ронни я навещаю Вену, чтобы вдохнуть воздух этого города, ведь я хочу вписать его в свой новый отчасти автобиографический роман, над которым мне наконец ничто не мешает подумать. В «Захере» решил не останавливаться — боюсь, официанты вспомнят, как Ронни упал на стол и я почти что выносил его из ресторана. Мой вылет из Швехата задерживается, в маленьком отеле, который я выбрал наугад, за стойкой несет вахту ночной портье преклонных лет. Он молча наблюдает, как я заполняю регистрационный формуляр, а потом говорит на том мягком, почтенном немецком, который используют в Вене:
— Ваш отец был великим человеком. Вы недостойно с ним обошлись.
Глава 34
Реджи — с благодарностью
Разве что люди примерно моего возраста помнят теледиктора Реджинальда Босанкета, насмешника, который тяжело жил, сильно пил, стал любимцем нации и возмутительно рано умер, так и не знаю в точности от чего. В Оксфорде мы с Реджи учились на одном курсе, и у него было все то, чего не было у меня: личный доход, спортивный автомобиль, красивые женщины и какая-то ранняя зрелость, что ли, позволявшая Реджи всему вышеперечисленному соответствовать.
Мы друг другу нравились, но с человеком, который живет так, как ты только мечтаешь, и может себе это позволить, тогда как ты — нет, не станешь проводить слишком много времени. Кроме того, я тогда был мрачноватым парнем, серьезным и немного затравленным. А Реджи — совсем не таким. К тому же я сидел на мели, а к середине второго курса оказался и вовсе неплатежеспособным, поскольку мой отец в очередной раз эффектно обанкротился и чек, который он выписал для оплаты очередного семестра, оказался недействительным. И хотя руководство колледжа демонстрировало образцовое терпение, я не видел никакой возможности продержаться в Оксфорде до конца учебного года.
Но я не принял в расчет Реджи, который в один прекрасный день вошел в мою комнату (вероятно, он был с похмелья), сунул мне конверт и вышел обратно. В конверте я нашел чек, выписанный мне попечителями Реджи, — на сумму, достаточную, чтобы выплатить долги и остаться в университете еще на полгода. К чеку прилагалось письмо — тоже от попечителей. Они писали, что Реджи рассказал им о моей беде, что деньги эти — из его собственных средств и я могу возвращать их как мне удобно и только когда появится такая возможность. И что Реджи пожелал, чтобы по всем вопросам, связанным с займом, я писал напрямую попечителям, поскольку Реджи не хочет смешивать деньги и дружбу.
Прошло несколько лет, прежде чем я смог выплатить последний взнос, а вместе с ним и проценты, какие посчитал достаточными, учитывая размер основной суммы. В ответ попечители Реджи прислали мне любезное письмо с благодарностью, а проценты вернули. Объяснили, что взимать проценты в данной ситуации Реджи счел неуместным
[69].
Глава 35
Самый нужный человек
Однажды рано утром звонит мне Карел Рейш, британский кинорежиссер, по происхождению чех, в то время известный прежде всего своим фильмом «В субботу вечером, в воскресенье утром», и между нами происходит загадочный разговор. На дворе 1967-й, я поселился в неказистом пентхаусе в Мэйда-Вэйл
[70] и, как могу, выживаю один. Мы с Рейшем работали вместе (после оказалось, что безрезультатно) над сценарием по моему роману «Наивный и сентиментальный влюбленный», который, мягко говоря, не всем пришелся по вкусу. Но звонит Рейш не по поводу сценария, чувствую я, уж очень торжественный и таинственный у него голос.
