Когда милиционеры вели меня в суд, Таня стояла на лестнице, белая как бумага.
На процессе я продолжал отпираться. В итоге осудили меня уже в другом суде из-за следующей истории.
Чтобы меня освободили, мой родной брат Костя, о сложных отношениях с которым я расскажу позже, решил дать взятку судье. Напрямую на судью было выйти нельзя, но он договорился передать деньги через знакомого главного врача СЭС. Но так получилось, что главврача арестовали за махинации в Железнодорожном районе. Допустим, та или иная комната протекает или имеет другую проблему. Он, как главный врач СЭС, давал заключение, что помещение непригодно для жилья, и людей переселяли в другое место. А потом он с сообщниками освобожденную квартиру ремонтировал и продавал кому-то.
Естественно, в его кабинете провели обыск, вскрыли сейф, нашли пару тысяч рублей – по тем временам громадные деньги. А он сказал, что эти деньги мой брат передал для судьи.
Приходят к судье и говорят: на вас подозрение во взяточничестве. Естественно, меня срочно перевели в другой суд. И там, видно, уже сказали, что надоел этот Александров, два года на следствии, пора осудить – и все. Суд был чисто символический: за пять минут я получил пять лет и поехал на липецкую зону.
Позже, поднимая архивы, я увидел, что изначально сдал меня тот самый Феликс, которого я считал своим другом. Однажды по пьянке я похвастал, как зарабатываю, и даже сказал, в каком магазине реализую водку. Когда его арестовали за спекуляции кроссовками, он, рассчитывая на снисхождение, навел ОБХСС на меня.
Глава 4. Жизнь на зоне
В чем заключалась специфика «красных зон» в СССР
Почему на зоне мне не разрешили работать в медсанчасти
Какой неприятный сюрприз ожидал меня после возвращения в Москву
Выжить на липецкой зоне мне помогли два случая: оба раза я помогал людям, и добро мне вернулось. Но обо всем по порядку.
Не знаю, как сейчас, но тогда отношение к москвичам было отрицательное. Про нас (хотя родом я из Уфы) то ли в шутку, то ли всерьез говорили: «Прилетели к нам грачи…» – а дальше нецензурно.
Москвичей старались распределить в тяжелые цеха. Самым неприятным считался цех обработки корпусов тракторных моторов. Корпуса – такие чугунные штуки, куда вставляется мотор, – отливали на Липецком тракторном заводе, привозили на зону и здесь очищали. Из-за чугунной пыли за три-четыре месяца зек мог заработать туберкулез.
Меня распределили именно туда, но, к счастью, это продлилось недолго. Избежать туберкулеза удалось потому, что еще в Бутырке я помог одному липецкому гармонисту. Все гармонисты любят поддать. На какой-то свадьбе он с товарищами пил, пока не кончилась водка. Ночью они пошли к директору сельского магазина, бабе Мане. Попросили ее открыть магазин и продать водку. А она им: да пошли вы… Ну а выпить очень хотелось. Ребята поддели амбарный замок, вынули штырь, зашли в магазин, взяли три бутылки, положили девять рублей и закрыли дверь. Баба Маня утром видит на снегу следы, понимает, что магазин вскрыт, – и в милицию. К ним сразу пришли и полупьяных забрали в КПЗ.
Когда гармонист протрезвел, у него началась белая горячка – такое бывает у пьяниц, которым не дают выпить. Из-за психоза он стал шуметь, и дежурный офицер, начальник этого КПЗ, зашел его угомонить. А тот в невменяемом состоянии оторвал доску с двумя гвоздями от нар, ударил начальника и убил его. И вместо обыкновенной «трешки» за бутылки получилась очень тяжелая статья – убийство милиционера при исполнении служебных обязанностей.
В подобных случаях арестованных обычно направляли на обследование в Институт судебной психиатрии имени Сербского. И вот подследственный приезжает в Москву, попадает в нашу камеру, где заключенные начинают ему советовать, как лучше косить под невменяемого. Но я-то с медицинским образованием и знаю, что полуграмотный мужик не обманет опытных врачей. Я ему тогда сказал:
– Не надо косить. Расскажи, что действительно произошло, и они поймут, что ты был в состоянии невменяемости или аффекта.
Гармонист меня послушал, и его признали невиновным. Три года за свои бутылки он отматывал в той же зоне, что и я, работая бригадиром грузчиков. Он меня узнал и в качестве благодарности старому знакомому забрал к себе в бригаду, вытащив из проклятого цеха. Господи, спасибо!
От вредной работы удалось избавиться, но от голода на первых порах – нет. Повара основную еду давали местным, липецким. Например, клали в миску своим кусок мяса, а сверху кашей заливали, чтобы скрыть. А нам по остаточному принципу: или простой черпак каши, или миску супа, где плавали всего два капустных листочка. Короче говоря, за пару месяцев я потерял 16 килограммов. До такой степени исхудал, что мама, приехавшая меня навестить, кричала: «Сволочи! Фашисты! Концлагерь!»
У нас была так называемая «красная зона». Власть держали не воры, а мужики-здоровяки, назначаемые администрацией бригадирами или старостами. Установить с этими ребятами хорошие отношения мне тоже помог случай.
На новый 1985 год бригадиры сварили брагу из того, что имелось под рукой: сахара и хлеба. Когда они изрядно набрались, их потянуло на секс. В каждой колонии есть отряд для гомосексуалистов. Они живут в специальном бараке, не контактируют с обычными заключенными, едят за отдельными столами. Туда селят как настоящих гомосексуалистов, так и «опущенных». Например, на зоне такой закон: если украл у своих – тебя опустят. И опущенный переселяется в отдельный барак. У своих воровать нельзя. Как бы ни было голодно, чужое брать права нет.
И вот бригадиры выдернули из этого барака одного мужика – Катькой его звали – и заразились от него венерической болезнью. О том, чтобы признаться администрации, речи не шло, так как боялись разбирательства – тогда действовала статья 121 Уголовного кодекса РСФСР «Мужеложство». В соответствии с ней «половое сношение мужчины с мужчиной (мужеложство) наказывается лишением свободы на срок до пяти лет», а «мужеложство, совершенное с применением физического насилия, угроз, или в отношении несовершеннолетнего, либо с использованием зависимого положения потерпевшего, наказывается лишением свободы на срок до восьми лет».
Все они знали, что я врач, и прибежали ко мне: «Боря, спаси!» А как спасти? Надо делать анализы. Мы вырезали предметные стекла, на которые берут мазок. Я взял мазки, сверху проложил двумя спичками, накрыл вторым стеклом и завернул. У бригадиров всегда свои ходы из зоны и на зону, и они эти мазки отправили в Москву к моей маме, врачу-дерматовенерологу. Она поставила диагноз, купила лекарства и заслала на зону.
Я всех проколол, пролечил и оказался «в шоколаде». Меня поставили на выпуск продукции – отличная работа. Когда с Липецкого тракторного завода заходила машина, сначала ее обыскивали солдатики, а потом она подъезжала к моему маленькому кабинету с окошком. Я выходил и пересчитывал продукцию. Например, убеждался, что действительно привезли 40 корпусов для мотора, после чего выдавал пропуск. Пропуск подписывал, конечно, не я, это делала моя руководительница, но целый день ей дежурить не хотелось.
