А старуха, влюбленная в юношу, в лучшем случае – трогательна. Исключение: актрисы. Старая актриса – мумия розы.
* * *
– …И была промеж них такая игра. Он ей поет – ее аккурат Марусей звали – «Маруся ты, Маруся, закрой свои глаза», а она на постелю ляжет, простынею себя накроет – как есть покойница.
Он к ней: «Маруся! Ты не умри совсем! Маруся! Ты взаправду не умри!» – Кажный раз до слез доходил. – На одной фабрике работали, ей пятнадцать годочков было, ему шешнадцать…
(Рассказ няньки).
* * *
– А у меня муж, милые: бы – ыл!!! Только и человецкого, что обличие. Ничего не ел, всё пил. Подушку мою пропил, одеяло с девками прогулял. Всё ему, милые, скушно: и работать скушно, и со мной чай пить скушно. А собой хорош, как демон: волоса кучерявые, брови ровные, глаза синие… – Пятый год пропадает!
(Нянька – подругам).
* * *
Первый любовный взгляд – то кратчайшее расстояние между двумя точками, та божественная прямая, которой нет второй.
* * *
Из письма:
«Если бы Вы сейчас вошли и сказали: «Я уезжаю надолго, навсегда», – или: «Мне кажется, я Вас больше не люблю», – я бы, кажется, не почувствовала ничего нового: каждый раз, когда Вы уезжаете, каждый час, когда Вас нет – Вас нет навсегда и Вы меня не любите».
* * *
В моих чувствах, как в детских, нет степеней.
* * *
Первая победа женщины над мужчиной – рассказ мужчины о его любви к другой. А окончательная ее победа – рассказ этой другой о своей любви к нему, о его любви к ней. Тайное стало явным, ваша любовь – моя. И пока этого нет, нельзя спать спокойно.
* * *
Все нерассказанное – непрерывно. Так, непокаянное убийство, например, – длится. То же о любви.
* * *
Вы не хотите, чтобы знали, что вы такого-то любите? Тогда говорите о нем: «я его обожаю!» Впрочем, некоторые знают, что это значит.
* * *
Рассказ.
– Когда мне было восемнадцать лет, в меня был безумно влюблен один банкир, еврей. Я была замужем, он женат. Толстый такой, но удивительно трогательный. Мы почти никогда не оставались одни, но когда это случалось, он мне говорил только одно слово: «Живите! Живите!» – И никогда не целовал руки. Однажды он устроил вечер, нарочно для меня, назвал прекрасных танцоров – я тогда страшно любила танцевать! Сам он не мог танцевать, потому что был слишком толст. Обыкновенно он на таких вечерах играл в карты. В этот вечер он не играл.
(Рассказчице тридцать шесть лет, пленительна).
* * *
– «Только живите!» Я уронила руки,
Я уронила на руки жаркий лоб…
Так молодая Буря слушает Бога
Где-нибудь в поле, в какой-нибудь темный час.
И на высокий вал моего дыханья
Властная вдруг – словно с неба ложится длань.
И на уста мои чьи-то уста ложатся.
Так молодую Бурю слушает – Бог.
(Nachhall, отзвук).
* * *
Гостиная – поле, вчерашняя смолянка – Буря, толстый банкир – Бог. Что уцелело? Да вот то одно слово, которое банкир говорил институтке и Бог в первый день – всему: «Живите!»
«Будь» единственное слово любви, человеческой и божеской. Остальное: гостиная, поле, банкир, институтка – частности.
Что же уцелело? – Всё.
* * *
Лучше потерять человека всем собой, чем удержать его какой-то своей сотой.
Полководец после победы, поэт после поэмы – куда? – к женщине. Страсть – последняя возможность человеку высказаться, как небо – единственная возможность быть – буре.
Человек – буря, страсть – небо, ее растворяющее.
* * *
О, поэты, поэты! Единственные настоящие любовники женщин!
* * *
Желание вглубь: вглубь ночи, вглубь любви. Любовь: провал во времени.
* * *
«Во имя свое» любовь через жизнь, «во имя твое» – через смерть.
* * *
«Старуха… Что я буду делать со старухой??!» – Восхитительная – в своей откровенности – формула мужского.
* * *
«Зачем старухи одеваются? Это бессмысленно! Я бы заказал им всем одинаковый… «юниформ», а так как они все богаты, я бы создал кассу, из которой бы одевал – и очень хорошо одевал бы! – всех молодых и красивых».
– Не мешай мне писать о тебе стихи!
– Помешай мне писать стихи о себе!
В промежутке – вся любовная гамма поэта.
* * *
Третье лицо – всегда отвод. В начале любви – от богатства, в конце любви – от нищеты.
* * *
История некоторых встреч. Эквилибристика чувств.
Рассказ юнкера: … «объясняюсь ей в любви, конечно, напеваю…»
* * *
Любовность и материнство почти исключают друг друга. Настоящее материнство – мужественно.
* * *
Сколько материнских поцелуев падает на недетские головы – и сколько нематеринских – на детские!
* * *
Страстная материнская любовь – не по адресу.
Там, где я должна думать (из-за других) о поступке, сочинять его, он всегда нецелен – начат и не кончен – не объясним – не мой. Я точно запомнила А и не помню Б – и сразу, вместо Б – мои блаженные иероглифы!
* * *
Разговор:
Я, о романе, который хотела бы написать: «Понимаете, в сыне я люблю отца, в отце – сына… Если Бог пошлет мне веку, я непременно это напишу!»
Он, спокойно: «Если Бог пошлет вам веку, вы непременно это сделаете».
* * *
О Песни Песней:
Песнь Песней действует на меня, как слон: и страшно и смешно.
* * *
Песнь Песней написана в стране, где виноград – с булыжник.
* * *
Песнь Песней: флора и фауна всех пяти частей света в одной-единственной женщине. (Неоткрытую Америку – включая).
* * *
Лучшее в Песни Песней, это стих Ахматовой:
«А в Библии красный кленовый лист
Заложен на Песни Песней».
* * *
«Я бы никогда не мог любить танцовщицы, мне бы всегда казалось, что у меня в руках барахтается птица».
* * *
Вдова, выходящая замуж. Долго искала формулу для этой отвращающей меня узаконенности. И вдруг – в одной французской книге, очевидно, женской (автора «Amitié amoureuse»
[17]) – моя формула:
