– Вот и твой шанс! – сказал он. – Эта женщина – меч, который годами висит над твоей головой. Теперь ты можешь избавиться от нее раз и навсегда.
– Знаю. Мне полагалось бы радоваться, но я не радуюсь.
– Почему? Ах да, она – сестра Публия Клодия, и у него появится еще один повод тебя ненавидеть.
Я пожал плечами.
– Дело не в том. Он может убить меня всего один раз – и собирается сделать это при первой же возможности… Нет, что-то еще в этом деле кажется мне неправильным.
Некоторое время я размышлял. Тем временем мы шли по призрачному, освещенному луной Форуму. Мертвые политики сердито смотрели на нас со своих пьедесталов, как будто мы были галлами, вернувшимися, чтобы снова разграбить Капитолий. Я остановился.
– В чем дело? – спросил Гермес.
– Я вдруг понял кое-что. Сегодня, похоже, на улицах и на Форуме все были ужасно оживленными.
– Я заметил. Это из-за Сатурналий?
– Нет. Это потому что год почти закончился, а следующий будет годом полного политического хаоса. Я только что понял, что римлянам нравится политический хаос!
– Может быть, гражданам и нравится, – сказал Гермес.
– Не криви душой. Рабы любят беспорядки больше, чем кто-нибудь другой. Тогда им гораздо больше сходит с рук. Когда люди могут скандалить на улицах, они не выплескивают свой гнев, избивая своих рабов.
– Да что ты об этом знаешь! – сказал мой спутник, но я уже потерял интерес к данной теме.
Теперь я гадал, почему меня вызвали с Родоса. Конечно, у меня была репутация следователя, но любой хотя бы наполовину компетентный иудекс
[7] смог бы предъявить достаточно материала такого сорта, который сошел бы за улики в римском суде, где красноречивое обвинение было важнее доказательств вины. Может, они просто не хотели конфликтовать с женщиной, имеющей такую репутацию, как Клодия? Отравление не только трудно доказать, его еще и трудно избежать.
Глава 4
Катон разбудил меня слишком рано, и Кассандра принесла мне на подносе завтрак. Два моих пожилых домашних раба были, как всегда, навязчивыми и назойливыми, но они всегда умели радостно услужить в течение нескольких дней после моего возвращения из чужеземных краев. После этого оба снова возвращались к своему обычному капризному состоянию.
– Мои клиенты на улице? – спросил я.
– Нет, они еще не получили известий, что ты снова в городе, хозяин, – ответил Катон. – Тебе надо послать своего мальчишку, чтобы их созвать.
– Ни в коем случае! – сказал я. – Я не хочу, чтобы они являлись ко мне по утрам. Чем дольше они пробудут в неведении, тем лучше.
Я снял с подноса салфетку: под ней оказались горячий хлеб, нарезанные фрукты, вареные яйца и горшочек меда. Завтрак был одной из вырождающихся неримских привычек, которым я был подвержен.
Сытый, одетый, с Гермесом, следующим за мной по пятам, я отправился к преуспевающему цирюльнику, чтобы тот побрил меня и привел в порядок мои волосы. Они стали слишком лохматыми возле ушей за время моего морского путешествия и долгой поездки верхом. Да, я нуждался в стрижке и бритье, но кроме того, не было места лучше цирюльни, чтобы услышать уличные сплетни.
– Добро пожаловать в Рим, сенатор, – сказал цирюльник по имени Басс, бреющий голову дородному мяснику.
Остальные мужчины, ожидающие своей очереди, бурно поздравили меня с возвращением. Я был популярен среди соседей, и в те дни даже от сенаторов-патрициев ожидали, что они будут общаться с горожанами, особенно по утрам.
– Хорошо снова дышать римским воздухом, – сказал я, нарочито потянув носом. – Воздух был вонючим, как обычно в Риме. – Район все еще за Милона?
– Непоколебимо, – ответил мясник, проведя рукой по своему ставшему гладким черепу, который блестел от масла. – Следующий год будет трудным, но год после него – наш.
Остальные охотно согласились.
– С чего бы так? – спросил я.
– Потому что Милон в следующем году баллотируется в трибуны, – пояснил Басс.
– Милон – трибун! – изумился я.
– Он клянется, что если Клодий может занимать этот пост, то и он сможет, – засмеялся толстый банкир; золотое кольцо всадника поблескивало на его руке. – А почему бы и нет? Если та маленькая крыса из бывших патрициев может быть избрана трибуном, почему не может честный, прямодушный негодяй вроде Милона?
Милон и Клодий в то время заправляли двумя самыми могущественными бандами в Риме. Но Клодий происходил из старинной благородной семьи, такой же, как моя, члены которой считали, что высшие должности принадлежат им по праву рождения; Милон же был невесть кто невесть откуда. Он избирался квестором, а теперь стал сенатором, и это уже нелегко было вообразить. Но трибун? Надо бы к нему заглянуть…
Вообще-то мне предстояло нанести ряд визитов. Если я собираюсь вести расследование, надо выяснить, на какую поддержку и помощь я могу рассчитывать в Городе. Важные люди проводили много времени вдали от Рима. А еще мне надо было выяснить, как настроены мои враги.
– Как в эти дни ведет себя Клодий? – спросил я, усаживаясь на табурет цирюльника.
– Для себя – почти прилично, – сказал банкир. – Он так счастлив, что спустя несколько недель сможет занять свой пост, что только чванится и с важным видом расхаживает здесь и там, а его люди не дерутся с людьми Милона, если только случайно не сталкиваются в переулке. К тому же оба консула следующего года – его сторонники. Я слышал, Цицерон уже собирает вещички.
– Кто эти консулы? – спросил я. – Кто-то рассказывал мне в письме, но я забыл.
– Таких легко забыть, – сказал Бас. – Кальпурний Пизон и Авл Габиний. Клодий пообещал им богатые провинции после того, как они пробудут год на этой должности. Они сделают все, что он пожелает.
Мне все больше и больше казалось, что следующий год лучше всего подходит для того, чтобы провести его вдали от Рима.
– Клодий не собирается быть трибуном, – сказал я. – Похоже, он собирается быть кем-то вроде царя.
– Мы получили в трибуны Нинния Квадрата
[8], – сказал мясник. – Он ненавидит Клодия. А еще победил на выборах Теренций Куллеон, а он считается другом Цицерона. Но они немногое смогут сделать. Банда Клодия правит на улицах в большинстве районов, и у них есть Священная дорога
[9], а значит, и Форум.
