Мужики обсуждали это предстоящее событие:
– Побачимо, чий краще: турецкий або наш.
– Турецкий, кажуть, паша…
– А наш – царицын сват.
– Какой сват? – вмешался мушкатер. – Не сват, а генерал-майор Кутузов.
– Вот я ж и кажу: генерал, да еще и майор…
– Генерал Кутузов. Одним словом, туз!
– А правда, что у него одного ока нема?
– Чтоб еще у твоих внуков были такие светлые очи, як у Кутузова!
Затем в одно утро в город въехали легкие, пестрые, как петухи, гусары. А на следующий день появились на больших белых конях, в белых мундирах грузные, словно откормленные гуси, кирасиры.
Глядя на них, крепких и ладных, старики говорили:
– Ишь гладки! Мабудь, их гарно кормят!
– Та ж яка у них работа? Коня почистить да щеки себе выголить.
За кавалерией, подымая по дороге пыль, протарахтели десять пушек. Их медь горела как золото.
Дубоссарцы всполошились: а пушки зачем? Уж не война ли снова?
Но их успокоили солдаты:
– Салют отдавать турецкому послу.
– Ему бы и одной хватило, зачем же десять?
– Такая, братику, форма!
Последним притащился обоз. На подводах лежало обычное: палатки, мешки с провиантом, котлы, солдатская «худоба». Но четыре фуры были наглухо закрыты, и в них день и ночь сидело по два солдата с ружьями – один спереди, другой сзади.
Объяснилось и это: в фурах везут подарки султану.
– Что ж, мы побили турка да мы же и подарки ему везем?
– Э, не понимаешь! Наш посол в гости к ним едет – царица гостинец султану шлет.
– Не была б жинка: хитрая…
– И салтан нашей царице что-сь пришлет.
– Побачимо!
А через день в Дубоссары приехал какой-то важный, громадного роста генерал со свитой. Он остановился у обер-провиантмейстера Зимина, дом которого, весь в вишеннике, стоял на дороге из Дубоссар к Днестру.
Все думали, что приехал наш посол, но солдаты объяснили: этот великан – генерал-аншеф Пассек, белорусский генерал-губернатор. Он назначен комиссаром от царицы при размене послов.
– А-а, вiн вроде дружка чи свата! – догадались крестьяне.
Генерал Пассек поехал с офицерами к самому берегу реки, где стояли десять пушек, что-то говорил, указывал.
После его отъезда к берегу пришел обоз, и солдаты начали расчищать место и ставить палатки: здесь комиссар Пассек будет принимать своего и турецкого послов. А на реке сделали пристань и приготовили паром и лодки для перевоза.
Но самое интересное настало в воскресенье 4 июня. С утра ребятам – хоть разорвись: у реки было на что поглазеть, а у дома обер-провиантмейстера Зимина – и подавно.
В ставке генерала Пассека лакеи накрывали парадные столы для завтрака, убирали ветками палатки.
Турецкий и русский паромы для перевозки экипажей, повозок и воинских команд были наготове.
Посреди Днестра виднелся турецкий плот, на котором условились встретиться послы. Турки покрыли его дорогими коврами, и он чуть покачивался на реке, словно какой-то необычайно яркий цветок. На ковре стояли друг против друга два кресла, а за ними несколько скамеек, закрытых парчой.
Турецкие челноки сновали взад и вперед по реке, приставали к левому берегу, турки говорили с русскими солдатами-лодочниками.
Переводчик-татарин спрашивал у русских солдат:
– Правда ли, что у вас даже бабы пьют вино?
– А почему бы им не пить? – улыбался мушкатер.
– Только поднеси, осман, увидишь, как хлещут!
– Говорят, пьют оттого, что ваша сторона сильно холодная. У вас самый край земли. Туда и солнце мало достает. Если б народ не пил, так вымерз бы с корнем!
Мушкатер подмигнул товарищам и сказал:
– У нас холодно, это верно: вот борода у человека как обмерзнет зимой, так и до лета не оттает. Оттого у нас и бороды светлее ваших…
Турки смотрели исподлобья, молча курили, а русские солдаты весело пересмеивались.
Ребятишкам интересно потолкаться на берегу.
Всю дорогу на добрые полверсты заняли конные и пешие солдаты и разные посольские служащие в парадных кафтанах и париках.
Какой-то подполковник, сидя на лошади, устанавливал порядок шествия к берегу посольской свиты:
– Фурьеры, становись сюда, перед кирасирами! Господа переводчики, вы за пехотой. Антон, подавай карету! Так. За каретой господин шталмейстер. Лакеи, официанты, метрдотель, вот ваше место!
Ребята смотрели и не понимали, кого так мудрено называет подполковник.
За красивой – вся в стеклах – каретой становились не то бабы, не то мужики: в красных, расшитых шелковых кафтанах, на голове шляпа, а из-под шляпы торчит косичка.
Их тотчас же заслонили всадники.
Захотелось побежать и посмотреть: а что делается теперь на турецком берегу?
И вдруг ударила пушка.
Ей тотчас же ответили с турецкой стороны.
Все конные и пешие, растянувшиеся по дороге от дома Зимина, зашевелились.
Мальчишки побежали по обочине дороги, крича:
– Пойихалы! Едуть!
Вдоль дороги стояли толпы народа. Мужики, бабы, разряженные, перешептывающиеся между собою девчата.
Впереди всех ехал, важно упершись одной рукой в бок, молодой офицер. За ним – два солдата со значками, а потом, как белая каменная стена, кирасиры.
– Бач, бач, гарный!
– Который?
– О, той, что поглядае…
– Biн до нас заходил напиться.
– Та шо ты!
Загремели трубы, ударили барабаны. За кирасирами шли музыка и пехота: ать-два, ать-два! Как одна нога!
Ребята бежали рядом с оркестром. А за пехотой медленно ползла карета, окруженная гусарами. В карете сидели какие-то важные господа. Один – видать, не русский – смотрел по сторонам с такой миной, будто у него живот схватило и он только выбирает место, где бы выскочить…
Деды и бабы кланялись карете в пояс:
– Мабудь, сам посол! Туз!
А за каретой ни с того ни с сего, как за телегой цыгана, табун коней. Сытые, вычищенные – так и лоснятся.
– Кони. Як на ярмонке!
– А воны куды ж?
– Туркам.
– У турка кони краще.
– Вот нам бы таких по одному!
За лошадьми – пешие и конные. Кто из них военный, кто – так, не разберешь.
И опять карета, но уже запряженная шестериком. На запятках пажи, а гайдуки по бокам. И кругом нее – гусары. Деды и бабы опять кланялись до земли. Ребята бежали, старались рассмотреть посла, но в карете сидели двое: оба толстые, оба в треуголках, у обоих лента через плечо и на груди как жар – ордена.
