Он огляделся – четвертое орудие чернело на земле. Вокруг него лежали тела турок и русских. Кто-то стонал. Суворов догадался: пушка разорвалась, перебив и переранив окружавших ее.
Горшков хотел вести Суворова назад, к реке, но Суворов отстранил его, мотая головой. Он едва нашел в себе силы выдавить:
– Ничего, вперед!
И, прихрамывая и потирая левый бок рукой, он побежал к турецкому лагерю, из которого астраханцы гнали штыками обезумевших от страха разбитых турок.
VI
Подлинно мы были вчера veni, vidi, vici,
[37] а мне так первоучинка.
Письмо Суворова к Салтыкову после Туртукая
За три часа поиск был удачно окончен, – семьсот человек русских разбили у Туртукая четыре тысячи турок.
Когда русские овладели всеми тремя лагерями, князь Мещерский отправил на помощь сто пятьдесят охотников из карабинеров и шестьдесят казаков Сенюткина. Лошади плыли за лодками.
Турки были разбиты и бежали кто к Шумле, кто к Рущуку.
Несчастливо начинавшийся поиск, который из-за непонятной медлительности и несговорчивости упрямого и глупого Ивашки неоднократно стоял под угрозой срыва, закончился столь удачно. Русские войска взяли 6 знамен, 16 пушек и захватили 51 судно на Дунае.
Суворов был счастлив – первая самостоятельная операция выполнена отлично. Все уже сделано, можно возвращаться восвояси с победой и трофеями. Суворов даже не обращал внимания на то, что болят контуженные бок и грудь. Он ждал только, когда вернутся две роты, посланные в Туртукай взорвать пороховой магазин и сжечь весь город.
Он ходил по площадке холма, глядя вниз, на Дунай, где у лодок копошились солдаты. Они переносили раненых, волокли на сходни турецкие пушки, две из них, наиболее тяжелые, пришлось сбросить в Дунай.
Из Туртукая шли группами, ехали на волах обыватели – булгары, валахи, молдаване. Суворов приказал переправить их с имуществом на русскую сторону.
Но вот раздался оглушительный взрыв. Весь Туртукай заволокло дымом, потом прорвалось, заполыхало резвое пламя: это взорвали пороховой склад. Один за другим занимались дома, горела мечеть, пылал дом паши.
«Можно, пожалуй, писать донесение», – подумал Суворов. Он пошарил в карманах – бумаги не оказалось.
– Горшков, нет ли у тебя бумаги?
– Есть небольшой клочок, ваше превосходительство, – ответил сержант, подавая измятую осьмушку.
Суворов повертел в пальцах серый листок:
– Маловато. Ну да ничего. Я кратко напишу: победа сама за себя скажет!
Он сел на пенек и задумался. Первое надо написать Ивашке. Этому упрямому глупцу.
Разорвал листок пополам. Написал:
«Ваше сиятельство.
Мы победили! Слава Богу, слава вам!
А. Суворов»
Взялся писать второе, графу Румянцеву. А в уме вдруг возникли рифмованные строчки: вспомнилось старое! Что, ежели так и написать, стихами? Ивашке этого нельзя было бы, но графу Петру Александровичу – вполне можно: он во сто крат умнее Ивашки. Он не обидится, он – поймет!
И генерал-майор написал главнокомандующему донесение:
«Слава Богу, слава вам —
Туртукай взят, и я там!»
Из-за Дуная вставало яркое солнце.
Глава четвертая
Варюта
Коль дойдет когда нам дело
До войны иль до любви,
Наши всюду идут смело,
Жар весь чувствуя в крови.
Солдатская песня
I
В церквах только ударили к заутрене, когда Суворов приехал в Москву. Снег на улицах еще казался голубым. Окна домов были темны; лишь кое-где мелькал огонек.
Москва просыпалась.
Сани легко бежали по выезженной, раскатанной дороге. Суворов лежал на дне саней, запахнувшись в шубу и засунув в рукава озябшие руки, – ни перчаток, ни рукавиц он никогда не нашивал. Ноги, обутые в легкие сапоги, зашлись от холода – еще перед заставой начало покалывать в пятки.
«Ничего, теперь уж скоро! – думал Александр Васильевич, стуча нога об ногу и глядя по сторонам. – Вот батюшка удивится и обрадуется моему неожиданному приезду!»
Стал думать об отце.
Василий Иванович Суворов вышел в отставку и жил дома, занимаясь любимым делом – хозяйством в своих поместьях. Хозяин он был расчетливый, бережливый, – недаром в Семилетнюю войну царица поручила ему сначала провиантское дело всей армии, а потом назначила губернатором завоеванной Восточной Пруссии. Число поместий у Василия Ивановича не уменьшалось, а год от году росло. Отец Василия Ивановича оставил ему только триста душ крестьян, а у него к 1774 году набралось их уже до двух тысяч.
Заветной мечтой старика Суворова было одно: чтобы Сашенька поскорее бросил эту беспокойную военную службу и принял из его рук все поместья.
Сашенька мало чем походил на отца. Василий Иванович любил тихую поместную жизнь и ненавидел военную, а сын с детства только и бредил сражениями да походами.
Но Василий Иванович с радостью видел: в одном отношении сын все-таки пошел в него – был так же бережлив. На такого сына можно спокойно оставить все нажитое – Саша не промотает, не пропьет. Оттого каждый раз, когда сын приезжал из армии домой, Василий Иванович непременно заводил с ним всегдашний разговор: чтобы Саша поскорее оставил военную службу.
Несмотря на то что сын дослужился уже до генеральского чина, отец все-таки считал, что Саша зря служит в армии. Василий Иванович прочил его с детства в гражданскую службу, а вышло совершенно иное.
И во всем этом был виноват старый приятель и сослуживец Василия Ивановича, питомец Петра I, арап Ганнибал.
[38]
Однажды генерал Ганнибал заехал к Суворовым. Саше тогда шел двенадцатый год. Увидев Сашу за чтением Вобана,
[39] Ганнибал спросил у Василия Ивановича, в какой полк он записал сына. Суворов ответил, что он никуда не записывал сына, потому что хочет, чтобы Саша служил в гражданской службе.
