Организованная Кутузовым «малая война» приносила большие успехи.
Офицер из отряда генерала Винцингероде доложил все, получил приказ и умчался, не мешкая, назад, к отряду.
Михаил Илларионович глянул через стол в окно.
– Сегодня у нас много гостей! – весело сказал он. – Что, привели снова пленных? Сколько?
– Больше восьмисот человек, ваше сиятельство, – ответил Коновницын.
– Видишь, Петр Петрович, что значит «малая война», – сказал фельдмаршал. – Вчера в бою мы взяли всего тысячу пятьсот человек, а сегодня в мелких партизанских стычках враг потерял пленными восемьсот! Молодцы ребята! Ай да партизаны, ай да мужики!
– Не одни мужики, ваше, сиятельство. Из Бронницкого отряда в конвое пришли две бабы.
– Вот как у нас! – улыбнулся Кутузов. – Стало быть, не только сычевская Василиса Кожина действует! Весь народ поднялся! Это чудесно! Ну, откуда они там?
– Из разных отрядов, – ответил Коновницын, глядя в окно. – Вот от Стулова из Волоколамска вижу гонца, вон старик из Звенигородского отряда дьячка Романа… А тот, курносый, молодой, – из-под Дмитрова. Я его запомнил – он как-то привез нам эполет убитого французского генерала, что попался партизанам…
– Как же, помню. Хорошо, голубчик. Давай послушаем-ка их, как всегда, по одному. Раньше тех, кто прибыл издалека. Нет ли сычевских, от Василисы Кожиной?
– Не видно, Михаил Илларионович. Да ведь от нее недавно были.
– Вон вижу гонца из Гжатского отряда.
– От Четвертакова?
– Нет, от Потапова.
– А, это от гусара, которого зовут Самусь? Ну что ж, начнем с него.
Коновницын вышел из избы, а главнокомандующий уселся поудобнее и приготовился слушать партизанские повести. Он только что выслушал донесения, присланные генералами, полковниками, командирами летучих военных партий, а теперь настал черед послушать представителей народных отрядов, которыми командовали крестьяне, мещане, ремесленники, купцы, духовные, отставные военные и солдаты, попавшие в плен, как драгун Четвертаков и гусар Потапов, но потом бежавшие из вражеской неволи.
Коновницын ввел в избу сорокалетнего крестьянина в коротком дубленом полушубке и крепких сапогах. Крестьянин, не робея, вошел к главнокомандующему, степенно поклонился ему и спокойно стоял, ожидая вопросов.
«Одет хорошо. Очевидно, кто-либо из дворового начальства. Потому и не смущается! Привык приходить к барину для докладов», – подумал Михаил Илларионович и спросил:
– В старостах ходил?
– Изволили угадать, ваше сиятельство, был бурмистром в имении «Веселое» Полозовых.
– Как звать?
– Макаров Галактион.
– Как, как? Галактион? – удивленно переспросил главнокомандующий, наклоняясь вперед.
– Точно так, Галактион.
– Ишь какое мудреное имя тебе поп нарек! Почему?
– Наш барин любил выдумывать, чтоб посмешнее, чтоб мужик не мог выговорить, а другие б смеялись… Мое имя – что! В нашей деревне есть бондарь, ему при рождении барин дал имя Индис, вроде индюк, а другого зовут Арапион, вроде как собачья кличка – Арапка…
Главнокомандующий молча покачал головой. Спросил:
– Ну как же вы воюете в Гжатской округе?
– Стараемся, ваше сиятельство. Помним, что вы сказывали: чтоб французу – ни пройти ни проехать. Мы за большаком так и следим в оба глаза. Намедни снова разбили евоный обоз.
– А с летучими военными отрядами держите связь?
– Как же, держим. С полковником Давыдовым.
– Держите, обязательно держите! Ваш командир Потапов-Самусь – простой солдат, а Давыдов – полковник. И оба командуют отрядами. Ладят они между собой? – спросил, улыбаясь, Кутузов.
– Ладят, ваше сиятельство! Полковник лихой, но простой – русская душа!
– Впрочем, по численности ваш отряд не уступит давыдовскому. Сколько у вас в отряде человек?
– Поболе полутора тысяч.
– Петр Петрович, а сколько людей у Четвертакова? – обратился к Коновницыну Кутузов.
– За три тысячи перевалило, Михаил Илларионович.
– Вот слышишь, Галактион! Передай Самусю, что ему, гусару, негоже отставать от драгуна!
– Слушаюсь, батюшка!
– Передай всем мужикам: держать врага в страхе! Чтоб ему ни днем ни ночью не было покоя! Чтоб чувствовал, что не гостем пришел в наш дом, а разбойником, грабителем! Помогайте полковнику Давыдову расправляться с врагом. Других заданий пока не будет. Поезжай домой – путь у тебя не близкий!
– Не сумлевайтесь, ваше сиятельство. Будем истреблять врага! Счастливо оставаться! – кланяясь, ответил Галактион и вышел.
Коновницын пошел вслед за ним.
«Весь народ встал на защиту родины – русские, белорусы, украинцы… Башкиры и калмыки прислали свои полки», – думал Кутузов, глядя на разостланную перед ним карту.
Вместе с Коновницыным в избу вошел небольшой, невзрачного вида человек.
– Это из Серпуховского отряда, – доложил Коновницын.
– Ну что у вас новенького, рассказывай! – обратился к вошедшему Михаил Илларионович.
– Третьеводни ребятишки нам сказали, что французы идут на Хотунь. Мы переправились вброд через Лопасню, вышли им в тыл и ударили. Одиннадцать убили да тридцать шесть взяли в плен. Шесть повозок с лошадьми взяли.
– Ну что ж, молодцы, серпуховцы! – похвалил главнокомандующий. – Но не глядите, что осень идет. Не отлеживайтесь на печи.
– Что вы, батюшка, что вы! – замахал руками партизан. В одной руке он держал треух, из которого торчали рыжие клочья ваты.
– Неужто треух пулей прошибло? – спросил Кутузов.
– Пулей, – ответил партизан, повертывая треух во все стороны, будто видел его впервые. – Ежели б на палец пониже, то – каюк…
Коновницын записывал в тетрадку количество убитых и пленных французов. Главнокомандующий молчал, глядя на партизана. А тот стоял, переминаясь с ноги на ногу. Чувствовалось, что человек хочет что-то сказать, но не решается.
– Ну что еще, говори! – подбодрил его Михаил Илларионович.
– Не знаю, как лучше сказать, – почесал затылок партизан. – Барин наш, что в Покровском, Андрей Николаевич Ключарев, с французами заодно… У него в имении ихние кавалеристы стояли… Из дворни двое ребят хотели пристать к нам в отряд, так он узнал и грозил им всячески, говорил: не ходите, а то французы узнают, имение сожгут…
– Ах, так! – нахмурился Кутузов. – Запиши, Петр Петрович. Мы господину Ключареву это припомним!
– Спасибо, ваше сиятельство, спасибо! – поблагодарил крестьянин и заторопился к выходу.
– А какие это вон молодицы в лапоточках, откуда? – спросил Михаил Илларионович, глядя в окно.
