Только под утро дождь немного утих. День вставал пасмурный, неприветливый, непохожий на обычный в Молдавии ясный сентябрьский день.
Юго-западный ветер – «средиземный», как называли жители, – продолжал без устали гнать низкие, тяжелые тучи.
– Ежели до полудня ветер не переменится, тогда дождь будет до самой полуночи, – сумрачно заметил Огнев.
И действительно, когда после небольшого роздыха тронулись дальше, то не успели пообветриться плащи, как снова полил дождь. Так, под дождем, переходили реку Бырлад.
Зыбин, оправившийся от раны, полученной при Фокшанах, по-всегдашнему веселый, уронил полушутя:
– Сказывают, еще одну реку переходить будем.
– А уж теперь хоть десяток – мокрей не станешь! – ответил Башилов.
– В самом деле будем переходить, – сказал Огнев.
– А какую, дяденька? – спросил кто-то из молодых солдат.
– Серет.
Кругом рассмеялись.
– Ну и прозванье! Лучшего придумать не могли! – смеялся Зыбин.
– А знаешь, Илья Миколаевич, – обратился Башилов к Огневу, – у нас помещик был – ерник, не приведи Господи! Вот он выселил на пустошь мужиков и прозвал эти выселки, да так, что не всякий мужик скажет. А про баб и говорить нечего – соромились называть, откудова они. Так, бывало, в селе, на ярмарке парни и пристанут к девкам из выселок: откуда вы, девчата? Смеху было!..
– Серет, кажись, большая река, ее вброд не перейдешь, – заметил Воронов.
– Австрияк нам понтон сготовит, – сказал Зыбин.
– Он те наготовит! – улыбнулся Огнев.
Все ждали перехода через Серет, все знали: от Серета до австрийского лагеря несколько часов ходьбы.
Перед походом генерал Суворов сказал солдатам:
– Понатужьтесь, ребятушки, поспешим! А то басурман побьет нашего союзника. Их сто тысяч, а у принца и двадцати не наберется. Но коли мы подоспеем, вызволим!
И вот слушались любимого генерала, спешили. Шли так, что почти не отставали от конницы.
Было три часа пополудни, когда в стороне блеснула река. Колонна остановилась. Все оживились. Думали: вот уже переходят карабинеры, скоро и мы. Но случилось невероятное: войска, свернув в сторону, пошли прочь от реки. Тотчас же по рядам пронеслось:
– Моста нет.
– Австрияк понтонов не навел.
– Вот те и союзники!
– Да что они, шутки шутят с нами?
– А может, мы сами не туда вышли? – высказал кто-то предположение.
– Ну вот, скажешь! Что ж, Александра Васильевич не знает, куда идти?
– А может, басурман уже побил австрияка?
– Слыхать было б!..
И вслед за этим тотчас же разнеслась новость: мост есть, но – выше по реке, отсюда верст за пятнадцать. Потому что там река уже.
– Вот пропади они пропадом. Еще тащись по этакой грязи!
– Совсем от ног отстанешь!
– За дурной головой ногам непокой!
Но делать было нечего – снова пошли вперед.
А дождь, как назло, все усиливался. Поднялась буря. Раскатившись по небу, загремел гром. Сверкнула молния.
С большой дороги свернули на проселок. Идти стало еще тяжелее: грязь была по щиколотку.
– Нам, грешным, и ветер навстрешный, – сказал Огнев, шлепая по грязи.
– До Ильина дня тучи по ветру идут, после Ильина – против, – поправил Воронов.
– Нынче все против нас – и дождь и ветер! – буркнул Башилов, отворачивая лицо от косого дождя.
– Ничего, лишь бы Суворов был с нами! – отозвался Зыбин.
На повороте они увидали своего генерала. Измученный лихорадкой, желтый, худой – краше в гроб кладут, – Суворов что-то быстро говорил по-немецки австрийскому офицеру, который почтительно его слушал.
Косой дождь хлестал им в лицо. Офицер все пригибал голову, но Суворов, казалось, не замечал дождя. Его плащ был мокрехонек, а конь из буланого стал гнедым.
Минуту спустя генерал Суворов обогнал апшеронцев – ехал молча, не сказал ни слова, видимо, был очень не в духе.
– И ему, брат, несладко! – сочувственно сказал Башилов, указывая на проехавшего генерала.
Суворов направился к голове колонны, на свое постоянное место: в походах он шел всегда с авангардом.
Уже вечерело, когда измученные, еле тащившиеся солдаты снова увидали реку. Еще издали они заметили пасшихся сытых понтонных австрийских лошадей – значит, мост есть! Передние эскадроны карабинеров проваливались куда-то вниз. Подошли к обрыву и апшеронцы.
Река, вздувшаяся от дождей, шумела внизу. К ней нужно было идти по довольно большому болотистому лугу. Пехота стала спускаться с крутого обрыва на луг. Луг был весь залит водой. Шедшие впереди эскадроны кавалерии размесили его. Пехота увязала до самых колен. Две пушки, следовавшие за апшеронцами, сразу же засосало – ни с места.
– Ну и нашли, где устраивать переправу! Как нарочно!
– Стоило пятнадцать верст трепать по грязи!
Солдаты ругали все на свете: и австрийцев, и погоду, и злосчастную реку.
А дождь продолжал лить. Он лил как из ведра. Сверху и снизу была вода. Стоя в ней по колено, люди продрогли окончательно.
– Да чего там замешкались? Скоро ли? – вытягивая шеи, смотрели на видневшийся впереди сквозь сетку дождя понтонный мост.
Наконец по доскам застучали копыта лошадей: авангард перешел на ту сторону. Пехота подвинулась вперед.
– Я только себе местечко нагрел, а тут опять в холодную лезть, – говорил Зыбин, с трудом выдирая ноги из грязи. Но никто не поддержал его, не улыбнулся даже – было не до шуток.
За авангардом на мост ступили стародубовцы. Впереди карабинеров ехал, нахохлившись, съежившись под дождем, больной генерал Суворов.
Ветер переменился. Теперь он был холодный северо-восточный – «русский». Казалось, что гнал вчерашние тучи назад, к Дунаю. Ветер налетал порывами.
Карабинеры были уже почти на середине реки, когда вдруг порывом ветра понтоны поворотило в сторону.
– Сорвет! Сорвет! – раздавалось отовсюду.
Карабинеры на мосту замялась. Суворов повернул назадсвоего коня и, привстав на стременах, что-то кричал, махая нагайкой.
Задние ряды карабинеров, не видя, что делается на мосту, еще напирали на передних, торопясь поскорее выбраться из болота.
– Опять перетык – понтон порвет!
– Ну и навели!
И солдаты принялись ругать союзников.
– А чем они виноваты? Видишь, как реку вспучило? Круглые сутки эдакий ливень!
Суворов с первыми эскадронами уже съезжал с моста. Все снова очутились на топком лугу.
