– К тому же мне надо поговорить с тобой, а я не хочу, чтобы меня увидели до начала шоу.
– Рок-звезда не общается со зрителями до концерта?
– Вот именно! – шутливо согласился Кирш. – Рок-звезда появляется на сцене в мистических клубах дыма.
Свет в зале вдруг начал мигать. Кирш посмотрел на часы. Потом на Лэнгдона. Лицо его стало серьезным.
– Роберт, у нас мало времени. Сегодня у меня большой день. На самом деле не только у меня – у всего человечества.
Лэнгдон внезапно ощутил сильное волнение.
– Недавно я сделал научное открытие, – продолжил Эдмонд. – Это такой прорыв! Даже не представляешь, какие будут последствия. Почти никто на свете ничего об этом не знает, и вот сегодня, совсем скоро, я объявлю об открытии всему миру.
– Не знаю, что и сказать, – отозвался Лэнгдон, – все это очень любопытно.
Эдмонд понизил голос и заговорил с необычным напряжением:
– Прежде чем расскажу всем о своем открытии, я хочу посоветоваться с тобой, Роберт. – Он сделал паузу. – Боюсь, от этого зависит моя жизнь.
Глава 9
Они молча стояли внутри огромной металлической спирали.
Я хочу посоветоваться… От этого зависит моя жизнь.
Слова Эдмонда тяжело повисли в воздухе. Лэнгдон видел испуг в глазах друга.
– Эдмонд, что происходит? С тобой все в порядке?
Свет в зале снова потускнел, но сейчас Эдмонд не обратил на это внимания.
– У меня был замечательный год, Роберт. – Эдмонд говорил почти шепотом. – Я работал над главным проектом, который заложил основы моего великого открытия.
– Прекрасно.
Кирш кивнул:
– Это правда прекрасно. Ты не представляешь, как мне не терпится поделиться с миром своим открытием. Оно совершит настоящий переворот в умах. Без преувеличения: эффект будет не меньший, чем от революции Коперника.
Лэнгдон поначалу подумал, что Эдмонд шутит, но выражение лица друга было абсолютно серьезным. Революция Коперника? Эдмонд никогда не отличался скромностью. Но всему есть предел. Николай Коперник – отец гелиоцентрической системы. Он доказал, что планеты вращаются вокруг Солнца, а не наоборот. Это привело к настоящей научной революции в шестнадцатом веке и упразднило традиционное учение церкви о том, что Земля, на которой живет человечество, находится в центре Божьего мира. Церковь еще три века отрицала и порицала учение Коперника, но ничего не смогла поделать: картина мира стала иной.
– Смотрю, тебе не нравится Коперник, – сказал Эдмонд. – Может, тогда Дарвин?
Лэнгдон улыбнулся:
– Один другого не лучше.
– Хорошо. Скажи: какие два главных вопроса задает себе человечество на протяжении всей истории?
Лэнгдон задумался.
– Ну, наверное: «Как все началось?» и «Откуда мы появились?».
– Верно, это все один вопрос – первый. А второй логически вытекает из первого, только не «откуда мы появились», а…
– «Куда мы идем?»
– Именно. Эти две тайны лежат в основе человеческого опыта. Откуда мы? И что нас ждет? Происхождение человека и его предназначение, судьба. – Эдмонд испытующе смотрел на Лэнгдона. – Так вот, Роберт. Я… Я нашел очень простые ответы на эти вопросы.
Лэнгдона потрясли слова Эдмонда. Даже невозможно представить, что из этого следует.
– Я… правда не знаю, что и сказать.
– Ничего не надо говорить. У нас еще будет время все подробно обсудить – после презентации. Сейчас меня волнует другое: оборотная сторона всего этого, побочный эффект моего открытия.
– Ты боишься каких-то последствий?
– Еще как боюсь. Ответив на два главных вопроса, я вступил в прямой конфликт с традиционными учениями, освященными тысячелетней историей. Происхождение человека и его судьба – исконная вотчина религии. Я вторгся на чужую территорию. Увы, адептам любой религии мира не понравится то, что я скажу.
– Теперь понятно, – кивнул Лэнгдон, – почему год назад в бостонском ресторане ты два часа кряду выносил мне мозг религиозными вопросами.
– Совершенно верно. И если ты помнишь, я пообещал: еще на нашем веку все религиозные мифы будут окончательно развеяны наукой.
Да, такое не забывается. Дерзкие слова Кирша до сих пор звучали в ушах Лэнгдона.
– Помню. Но я возразил тебе, Эдмонд. Религия в течение тысячелетий пережила не одно научное открытие, и она играет очень важную роль в обществе. Конечно, религия менялась и будет меняться, но никогда не умрет.
– Точно. А я тебе сказал тогда, Роберт: цель моей жизни – с помощью научных истин победить религиозный миф.
– Сильно сказано.
– И тогда, Роберт, ты дал мне совет. Если когда-нибудь я открою «научную истину», которая будет противоречить религиозной доктрине или даже подрывать ее, имеет смысл поговорить с серьезными религиозными деятелями, и они объяснят мне, что наука и религия говорят об одном и том же, только на разных языках.
– Все правильно. Ученые и священники часто используют разные слова, чтобы описать одни и те же тайны вселенной. Конфликт скорее семантический, чем метафизический.
– Я последовал твоему совету, – продолжил Кирш. – И проконсультировался с духовными лидерами по поводу своего открытия.
– Что?
– Ты слышал о Парламенте религий мира?
– Конечно. – Лэнгдон с большим энтузиазмом принимал любые попытки наладить межконфессиональный диалог.
– В этом году, – сказал Кирш, – Парламент собрался в окрестностях Барселоны, в часе езды от моего дома, в монастыре Монтсеррат.
Знаменитое место, подумал Лэнгдон. Много лет назад он был на той горе.
– Я узнал, что они заседают почти в то самое время, когда я планировал объявить о своем открытии, и подумал…
– …что это знак Божий?
Кирш улыбнулся:
– Что-то вроде того. Словом, я связался с ними.
– Ты выступал перед всем Парламентом? – удивленно воскликнул Лэнгдон.
– Что ты! Это слишком опасно. Я не хотел допустить утечки информации раньше времени. Поэтому встретился только с тремя – с представителями христианства, ислама и иудаизма. У нас состоялся конфиденциальный разговор в монастырской библиотеке.
– В библиотеке? – удивился Лэнгдон. – Но туда же никого не допускают.
– Ну, я сказал, что нужно найти безопасное место – никаких телефонов, видеокамер, посторонних. Они выбрали библиотеку. Перед тем как все рассказать, я попросил их пообещать, что они будут держать услышанное в секрете. Они обещали. Так что, кроме них, о моем открытии никто не знает.
