При дворе в это время крайне беспокоились о государе, зная, что он за Кавказом, откуда обратный путь его лежал через горы, обитаемые неприязненным нам населением.
Один я, которому были известны нравы этих горцев, их благоговение к имени русского царя, никогда не обвиняемого ими в злоупотреблениях или строгости его чиновников и, напротив, составляющего единственную их надежду на лучшую будущность, – один я утверждал, что жизнь государя безопаснее между этими полудикими племенами, чем была бы в образованных странах Европы, где демагогия уже полвека как подрыла уважение к коронованным главам и готова посягнуть на того, который один могущественною своею рукою охраняет и троны и спокойствие народов.
Предвиденье мое оправдалось, 28 октября вечером государь благополучно прибыл в Москву вместе с августейшим своим наследником.
Государь принял меня необыкновенно милостиво и ласково, говоря, что он, несмотря на всю заботливость о нем графа Орлова, на каждом шагу чувствовал мое отсутствие. Потом его величество велел мне быть у него на следующее утро вместе с великим князем наследником и военным министром графом Чернышевым.
В это утро, в продолжение трех часов, потом опять вечером, с 7 до 9, и, наконец, еще на следующий день утром, от 8 до 11, он рассказал нам всю свою поездку, день за днем, с необыкновенною ясностью, точностью и подробностью.
Возвратившись к себе, я поспешил положить его рассказ на бумагу. Вот, но только в кратком очерке, сущность слышанного мною в продолжение этих восьми часов. Я ввожу здесь государя в первом лице, как будто бы рассказ был им самим записан.
* * *
«Я остановился, за две версты не доезжая Пскова, чтобы осмотреть строящиеся тут, вблизи шоссе, прекрасные здания полковых штабов 2-й гренадерской дивизии, а в самом Пскове осматривал городскую больницу, тюремный замок, полубатальон военных кантонистов, гимназию с принадлежащим к ней пансионом и четыре батальона 1-й пехотной дивизии.
В Динабург, куда мы приехали 2 августа в 6 часов вечера, я, кроме 2-й пехотной дивизии и гренадерского саперного батальона, подробно осмотрел вновь построенный арсенал, провиантские магазины и крепостные работы. Все идет там прекрасно; но весенние разливы еще продолжают много портить, а укрепление песчаного грунта валов потребует еще немало издержек и трудов. Шоссе, выходящее из тет-де-пона, бесподобно и много красит местность.
В Ковно мы прибыли 4 августа в 2 часа утра, и я сделал маневры собранному там 1-му корпусу, которым остался очень доволен. Окрестности Ковна представляют превосходную местность для смотров и учений, довольно притом обширную и разнообразную, на которой можно маневрировать в продолжение целых суток.
Тут случилось происшествие, очень меня огорчившее, а все-таки прекрасное. Маневры заключились штурмом города, и голова колонны, под командою дивизионного начальника Мандерштерна, остановилась на самом берегу Немана, от которого паромы, чтобы придать всему больше сходства с настоящею войною, отведены были к противоположному берегу. Проезжая мимо этого отряда, я сказал в шутку: “Ну, что ж, только-то! Чего вы тут ждете?”
И вдруг Мандерштерн, приняв сказанное мною за приказание, дал лошади шпоры и исчез в глубине реки, а за ним бросилась и вся первая рота. С большим трудом вытащили его из воды; к счастью, никто не утонул; но бедняк Мандерштерн, уже без того страдавший от старых ран, схватил жестокую горячку.
На другой день я пошел к нему, чтобы осведомиться о его здоровье и попенять за то, что он принял мои слова за серьезные. Позднейшие известия о нем, благодаря Богу, совершенно успокоительны; но эта черта показывает человека!
Оставив Ковно 9-го числа, осмотрев по пути бывшую греко-униатскую, а теперь нашу православную Почаевскую лавру, я въехал в Вильно в 10 часов вечера. Все улицы были наполнены народом, принявшим меня с изъявлениями большой радости; это – вещь, которая не приказывается и которая все-таки хороша, хотя я не слишком рассчитываю на привязанность ко мне этих молодцов. Благодаря генерал-губернатору князю Долгорукову город много выиграл относительно опрятности и вида довольства.
Утром рано, помолясь в соборе, я зашел в католический кафедральный собор, где ждали меня ксендзы с крестом и святою водою, а потом смотрел два батальона егерского князя Кутузова полка. Цитадель совершенно господствует над городом, и мы поступили очень хорошо, поставив ее здесь, на случай если бы этим господам вздумалось опять зашалить.
По осмотре военного госпиталя я принял гражданских и военных начальников, дворянство и духовенство. Католическому архиерею я внушил строгим тоном, как важны его обязанности и как духовенство должно подавать собою прихожанам пример доброй нравственности и преданности правительству.
С дворянами я говорил и о прошедшем, и о том, что будущее в их руках и что оно зависит от их покорности и удаления от себя нелепых надежд на национальную самобытность, возбуждаемых, к собственной их гибели, преступными безумцами. Очень знаю тайные об этом мысли местных дворян, но были бы они только спокойны, а остальное придет, вероятно, со следующим поколением.
Видел я также бывший университет, преобразованный теперь в медико-хирургическую академию, и нашел, что воспитанники имеют надлежащий вид и сделали большие успехи в русском языке. Директор отлично ведет свое дело. Наконец, осматривал я еще гимназии, больницу сестер милосердия, римско-католическую духовную академию, благородный пансион и богоугодные заведения – все хорошо и в порядке.
Был приготовлен парадный бал, и все чрезвычайно желали, чтобы я на нем присутствовал и тем явил как бы забвение всего прошлого; но мне показалось, что после всех наделанных ими гадостей это еще слишком рано.
Дамы, собиравшиеся соблазнить меня, очень огорчились моим отказом; но я должен сказать, что вообще принимали меня в городе с улыбающимися лицами и народ при всех моих выездах усердно вокруг меня толпился.
После обеда я отправился в Бобруйск через Минск, где остановился только у собора. Этот город нисколько не украшается и по-прежнему скучен и беден.
До Бобруйска мы добрались поздно ночью. Утром 12 августа я смотрел 5-ю пехотную дивизию и крепостные работы. И здесь, и в Динабурге я всегда любуюсь ими с особенным удовольствием; все мною посаженное уже разрослось в огромные деревья, особенно итальянские тополи.
Госпиталь меня взбесил. Представьте себе, что чиновники заняли для себя лучшую часть здания и то, что предназначалось для больных, обращено в залы гг. смотрителя и докторов. За то я коменданта посадил на гауптвахту, смотрителя отрешил от должности и все отделал по-своему.
На следующий день по осмотре двух саперных батальонов и временного госпиталя мы, отстояв обедню в лагере, пустились в Чернигов, где я только зашел в собор, и 14 августа в 9 часов вечера вышли у Печерской лавры в Киеве.
Я побранил графа Гурьева, который вместо того, чтобы встретить перед лаврою, дожидался у отведенной для меня квартиры на правом фланге почетного караула. Мой выговор ему не полюбился, но он был заслуженный. Поутру я смотрел 3-й корпус, который вполне меня удовлетворил, слушал обедню в лавре, посетил возобновленный Софийский собор, был в Михайловском Златоверховском монастыре и объехал город.
