С.-Петербург, 3 (15) марта 1846 г.
Верю очень, что теперь австрийцам не легко будет приводить народ к порядку, ибо сколько народное орудие в том случае им ни было полезно, оно самое опасное, ибо выводит из порядка и послушания, а тут и коммунизм готов.
Этого-то примера я боялся для наших на Волыни и Подоле и сейчас послал Бибикова с строгим приказом отнюдь не дозволять никакой подобной попытки, ибо никогда не дозволю распорядков снизу, а хочу, чтобы ждали сверху. Мои правила тебе известны давно.
Ты и в Польше проучи мужиков, которые бы хотели предлогом воспользоваться, чтоб подобное затевать; они доноси, ежели подозревают, но не распоряжайся сами. Согласно твоему желанию, отменяю сбор отпускных; хорошо, что не надо. Наконец и пруссаки штанд-рехт объявили; пора было! Но прочти берлинскую газету, в которой сказано, что поляки имели несчастие быть атакованы нашей кавалерией, прежде чем достигли границы прусской – везде явная злоба.
Куда все это поведет, страшно подумать. С удовольствием читал я записку о совершенных войсками переходах. Молодцы. Теперь, как все успокоилось, кажется, не надо полякам показывать, что их боимся; они обезоружены. Что они большое предпринять могут? Потому и побереги войска и мало-помалу вводи опять прежний обычный порядок в службе гарнизонной. Все это не исключает обыкновенной должной осторожности. Сам для себя будь осторожен.
Москва, 14 (26) марта 1846 г.
Радуюсь очень, что наконец австрийцы совершили над Черторижским меру, которую по справедливости им следовало исполнить тогда, когда уже у нас он политически предан смерти, как государственный изменник; тогда бы, смело сказать можно, ничего бы теперешнего у них не произошло.
Нет сомнения, что теперь конечный ему и всей эмиграции удар; не полагаю, чтоб могли оправиться, хотя у пруссаков найдут еще долго опору. Все, что Фонтон по сему пишет, очень любопытно; их стыд, что опоздали, и удивление нашей быстроте – прекрасно. По Краковскому делу я с тобой не согласен.
Брать себе ничего не хочу. Дело решено еще в Теплице, Краков должен быть австрийским, а не прусским; так этому и быть. Но ежели хотят австрийцы променяться и отдать мне Галицию, взамен всей Польши по Бзуру и Вислу, отдам и возьму Галицию сейчас; ибо наш старый край.
Ты очень хорошо сделал, что воли мужикам не даешь – их дело слушаться и, под предлогом усердия, не нарушать порядка и повиновения. Накормить и помогать должно, сколько можно.
С.-Петербург, 22 апреля (4 мая) 1846 г.
Конец делу Краковскому в Берлине столь удачен, что не могу ему нарадоваться и надивиться. Кажется, король, по словам его ко мне, убедился и в пользе, и в необходимости, и в праве нашем в сем приговоре; но он опасается, что известие о сем сломит шею Гизо и даст охоту другим, под этим предлогом, стараться нарушить всякий трактат; но, не опровергая возможности подобного, я замечаю, что Венский трактат противниками нашими уже нарушен был в их пользу отторжением Бельгии, здесь же мы не выходим из прав наших.
Происходящее в Галиции урок добрый и доказывает еще разом более, что никогда черни воли давать не должно, что у нас отнюдь не попущу. Чернь должна слушаться, а не действовать по себе. Затем я и отправил сейчас Бибикова восвояси, дабы у нас не переняли, на что бы охотников много было; но я-то не охотник до подобных орудий.
Оно, может быть, отохотит Австрию от Галиции и расположит к обману, когда время придет об этом замолвить.
Миноловицы, 18 (30) мая 1846 г.
Спешу тебя уведомить, любезный отец-командир, что я прибыл сюда утром в 8-м часу, благодаря твоему Аниськову, нашел очень хорошо приготовленные квартиры всем. Час спустя получил эстафету из Праги от эрцгерцога Стефана с извещением о благополучном прибытии моих в Прагу; от жены же получил вечером вчера письмо из Табора. П. Вильгельм Прусский ездит с нею.
Про Нидерландских положительного еще нет. Жена желает, чтоб принц Прусский поместился в павильоне, что ты занимал, стало, так этому и быть. Меня возили славно, в особенности из Варшавы в Радом прибыл с небольшим в 4 часа! 1-ю Карабинерную роту Кременчугского полка нашел здесь в почетном карауле, в должном порядке; желательно бы было только большего щегольства в правильности пригонки мундиров, которые сшиты довольно грубовато.
Погода ветреная, ночью было холодно; я велел покуда надеть зимние панталоны. Унгерн-Штернберг говорит, что австрийцев просто ненавидят; и все видит в черне, уверяет, что все готовится к новой вспышке со стороны революционной пропаганды, что тут новых эмиссаров ими всюду разослано. Все это быть может, но удача им возможна только тогда, когда плошать или трусить будут соседи.
В этом вся и задача. Доро́гой меня везде ласково принимал в особенности простой народ. С Горловым имел весьма любопытный разговор и велел ему, чтоб тебе подробно донес о своих замечаниях. Он мне очень понравился; взгляд его на дела самый правильный, и он настаивает на необходимости вступиться за мужиков, которых многие помещики немилосердно притесняют по каким-то старым обычаям.
Выслушай его. Стоит того за это приняться самодержавной властию, когда здравого рассудка, ни чести нет в помещиках.
С.-Петербург, 9 (21) августа 1846 г.
Вчера получил я письмо короля очень дружеское, в котором, однако, он просит меня, чтоб переданных нам из Пруссии подданных наших не казнить смертию и не ссылать в Сибирь. На первое могу согласиться, на второе же нет. Сам Иисус Христос изгнал плетью из храма воров; не в долге ли мы очистить край наш от разбойников?
Далее хочет он предложить, чтоб все мы сложились, чтоб отослать в Америку всех бунтовщиков, т. е. дать им возможность или дорогой бунтовать, или из Америки воротиться когда захотят! Непонятно. Полагаю, что в Галиции еще долго не приведут в порядок, ибо Меттерниха не во всем слушает; эрцгерцог так слеп на поляков, что явно их защищает, и его хотят сменить, на что фанатическая партия сердится, ибо она в руках поляков.
Словом, при этом порядке вещей нельзя, чтоб дело ведено было стройно к концу.
Царское Село, 8 (20) ноября 1846 г.
Любезный мой отец-командир. Саша тебе вручит это письмо. Может быть, когда его получишь, уже тебе будет известна роковая весть из Вены!
[210] В таком случае прошу тебя сейчас велеть выбрать 1 офицера, 2 урядника и 8 казаков линейных, самых видных и надежных, и с одним из твоих адъютантов пошли сейчас же в Вену, для принятия тела и сопровождения и караула при нем до Петербурга.
Перевоз Михайло Павлович поручает г.-л. Бибикову, который сегодня же едет в Вену; вели команде быть в его распоряжении. Полагаю, что брат согласится перевозку учинить без церемонии, просто в закрытой карете; в таком случае ни встреч, ни церемоний нигде быть не должно, и тело повезено будет по почте.
