Славянское общество, как кажется, мы успели захватить в самом начале и строго с ним покончим. Занимают меня много твои гомельские соседи, раскольники, которые с той поры, что узнали, что появился в Австрии лжемитрополит, как с ума сошли, и дерзости их начинают выходить из меры; это преопасная струна и по развитию, и по богатству, которое имеют в руках. Будем действовать весьма осторожно, но положительно с дерзкими.
Петергоф, 10 (22) июля 1847 г.
Признаюсь тебе, что я не совсем разделяю мнение твое насчет исхода сейма в Берлине; мне кажется, что король, своими явными противоречиями между слов и дел, вконец себя уронил в мнении всех честных и благомыслящих людей, говоря одно, делая другое. Последний отказ его никого не успокоил, никого не удовлетворил и все оставил в таком тяжком недоумении будущего, что вряд ли что может быть хуже этого положения.
Между тем революционная партия узнала свои силы, показывала много умных говорунов и всю слабость так называемой правительственной стороны, и, что всего хуже, она выставила всю неосновательность короля и прикрылась мнимой личиной привязанности к нему.
И под этой-то личиной готовится во всем крае грозная будущность порчею понятий, общего мнения массы народа, по сию пору чуждой еще подобных мыслей, но неминуемо должной испортиться от непрестанной адской работы революционистов. Старой Пруссии нет, она погибла невозвратно; нынешняя ни то ни се, что-то переходное, а будущее ужасно – вот мое убеждение, от которого желал бы, но не могу отойти.
Александрия, 10 (22) августа 1847 г.
Про дела раскольничьи я серьезно говорю австрийцам и объявил сегодня Колоредо, что буде не получу должного и немедленного удовлетворения, то велю Медему выехать из Вены. Надо их разбудить, а я шутить не люблю делами подобной важности.
С.-Петербург, 27 ноября (9 декабря) 1847 г.
[211] Вчера сын мой Константин присягал и поступил на действительную службу. Дай Боже, чтоб он пригодился государству; ума у него довольно. Здесь глупых толков много; покуда важного ничего, но мы остро следим и не зеваем. Холера держится в Москве по-прежнему, но здесь ее нет, не по дороге. Зимы досель вовсе нет. Нева чиста, как среди лета, сырость непомерная, и свету нет.
С.-Петербург, 2 (14) января 1849 г.
[212] Благодарю тебя, мой дорогой отец-командир, за письмо и добрые желания на новый год; молю Бога, чтобы сохранил тебя для блага и славы России! И прошу продолжать мне 30-летнюю верную дружбу, которую ценю от глубины благодарного сердца.
Мы более других обязаны Бога благодарить за то, что спас нас от гибели, постигшей других, и помог стать стеной против. Ты зодчий сей стены, ты ее блюститель. Как же мне после Бога, не благодарить тебя, что дал нам за твоей защитой прожить спокойно еще год.
Что далее – в руках Божиих; будем смиренно ждать, что Он нам определит; не будем спать, ни ослабевать, ни предаваться гордости, кичливости, ни самонадеянию, ни гневу и будем молить, чтоб Бог избавил нас от ослепления. Дай Бог, чтоб дух в России, и в особенности в войсках, остался тот же, лучшего желать нельзя.
Сегодня из газет узнали мы, что Пест занят без боя и что все возмутители кинулись на юг. Вероятно, будут искать пробраться в Турцию, и жаль, ежели уйдут от заслуженной казни. Будущность Пруссии для меня в тумане, но одно кажется уже ясно: не быть единству Германии, ни прочим бредням; но что выйдет – непонятно.
Бюджет кончил: наш крайне тяжел, твой утвердил я, как ты мне представил, но все это очень тяжко.
С холерой здесь все не сходим, казалось, прошла, как вдруг до 30 в сутки заболевает. Холода доходили здесь до 28°, давно этого не было!
В Париже все еще далеко до порядка; и вряд ли будет; теперешний считаю временным, и, вероятно, будет опять резня. В Италии все еще мутно. Словом, нет где спокойно отдохнуть глазу. Нам должно по-прежнему смотреть быть осторожным и ждать – сколь ни тяжело.
Жена тебе кланяется, а я душевно обнимаю. Целую руку княгини. Твой навеки искренно доброжелательный.
Н.
С.-Петербург, 22 марта (3 апреля) 1854 г.
[213] Благодарю, любезный отец командир, за письмо от 14 (26) марта. Третьего дня вечером прибыл от Горчакова из Мачина флигель-адъютант Мирбах с радостным известием о благополучно совершенной переправе и овладении Тульчей и Мачином. Слава Богу, слава Горчакову и молодецким войскам!
Шаг важный, ежели сумеем или удастся воспользоваться его впечатлением. Все зависит, несомненно, от расположения австрийцев; кажется, что есть надежда, что они нас не атакуют. Ежели будем в том уверены, то не надо, кажется, терять время и немедля готовиться приступить к осаде Силистрии, главной цели всей кампании 1854 года.
Она особенно важна уже и тем, что, по всем вероятиям, оттянет часть сил союзников, вместо атаки наших берегов, к Варне и к вспомоществованию Силистрии. Прошу, отец-командир, вникнуть в эту мысль и дать твои приказания Горчакову в этом смысле, ежели ты не противен сему.
Упустим мы воспользоваться теперешним успехом и его впечатлением на турок, подобного удобства не встретим вперед надолго, и сомнения нет, что союзники сим воспользуются, чтоб начать свои покушения, к которым они, как кажется, еще не готовы. Меншиковым благоразумными мерами все гарнизоны наших прибрежных фортов, 6 т. человек с женами и детьми, спасены и перевезены в Геленджик и Новороссийск.
Слава Богу! теперь там гарнизоны сильны и отряд достаточен отбить десант. Но Меншиков жалуется, что он слаб и просит усиления. Быть может, велю 1-й бригаде 17-й дивизии перейти через Керчь в Крым, лишь спокойнее буду за Анапу. С Кавказа ничего нового нет.
Важно, что из Вены получим в подтверждение доброго начала и в последствие перехода через Дунай. Здесь войска подходят, приготовления встречи неприятеля кончаются и все в добром духе. Вот копия моего письма Горчакову
[214]. Твои предписания ему и Сакену читал: очень хороши и согласны моим видам. Теперь только, ради Бога, не будем терять время, надо воспользоваться теперешним впечатлением и время дорого.
Жена тебе кланяется, душевно обнимаю. Целую руку княгини; каково ее здоровье? Бог с тобою. От души твой искренно доброжелательный
Письмо Николая I А. С. Пушкину
[215]
