К тому же генерал Бистром был разобщен от отряда принца Виртембергского густыми, сплошными лесами, где, на расстоянии более 20 верст, не было никаких удобных сообщений.
При таких условиях оставалось выжидать, что предпримет турецкий военачальник. Прошло несколько дней в легких перестрелках на аванпостах генерала Бистрома, и в то время как отряд принца находился еще в двух переходах от него, утром 16 сентября многочисленные толпы турецкой пехоты и кавалерии, поддержанные огнем из укреплений, начали спускаться с высот и повели атаку против левого фланга позиции нашей на бургасской дороге.
День этот покрыл новою славой генерала Бистрома, боровшегося целый день против втрое сильнейшего неприятеля, которого все отчаянные усилия ворваться в наши укрепления были блистательно отражены
[314]. Казалось бы, что после такого успеха, при слабости наших отрядов, следовало бы продолжать оборонительный образ действий.
Но вышло иначе. Прибывший из Шумлы к Государю начальник главного штаба граф Дибич, имевший вообще большое влияние на ход всей войны в Турции, был введен в заблуждение донесениями генерала Сухозанета о числе и расположении неприятеля.
Вызванный лично к Государю на корабль «Париж», этот последний решился утверждать, что турецкий корпус паши Омер-Врионе далеко не так значителен, как предполагают, и что собственно укрепленный лагерь на высотах Куртме обороняют не более 6,000 человек.
Столь ошибочные сведения имели последствием настоятельное повеление атаковать турецкий лагерь не позже 18-го сентября. Тщетно генерал Бистром, близко видевший неприятеля, представлял свои соображения о неверности сведений; тщетно также принц Виртембергский, чрез нарочно посланного адъютанта своего, полковника Молоствова, сообщал Дибичу, что, по точным известиям от перебежавших из турецкого лагеря болгар, корпус паши Омер-Врионе, усиленный войсками, пришедшими из-за Балкан, превышает даже 40.000 человек, – но отмены не последовало.
Здесь не могу не рассказать, как очевидец, о свидании генерала Бистрома с Сухозанетом, прибывшим прямо с корабля «Париж», с окончательными приказаниями, поздно вечером 17-го сентября.
Рыцарь в душе, генерал Бистром, которого имя в главе гвардейского Егерского полка известно в русской армии уже с Бородинского боя, конечно, не из страха противился атаке. Он видел несоразмерность сил, знал трудность доступа к турецким укреплениям и, предвидя неудачу, резко отвергал все рассуждения генерала Сухозанета. Все призванные на совет частные начальники были того же мнения, но голос их не был услышан.
Тогда, доведенный до отчаяния, он вышел из палатки и, взяв в сторону Сухозанета, произнес знаменательные слова:
– Скажите государю, что я готов с ружьем в руках идти на приступ простым солдатом, но ответственности, как начальник, на себя не беру. Вы дали ложные сведения о неприятеле, и на вас одних падет кровь людей, которые завтра бесполезно погибнут.
Принц Виртембергский, со своей стороны, просил отложить атаку до 21 сентября, чтобы лучше осмотреть чрезвычайно лесистую и пересеченную местность, и, сверх того, о присылке к нему в подкрепление одной гвардейской бригады.
Последняя просьба не могла быть, конечно, исполнена, так как эта бригада составляла единственный и последний резерв всего осадного корпуса под Варной. Изменить же день атаки было затруднительно вследствие сделанных уже со стороны отряда генерала Бистрома распоряжений.
Итак, 18 сентября 1828 г. оба отряда должны были двинуться сколь можно одновременно на приступ турецкого укрепленного лагеря. Принц Евгений, действуя вопреки собственного убеждения, но повинуясь долгу, уведомил Дибича краткими словами: «В 2 часа пополудни колонна моя будет на Праводской дороге на пушечный выстрел от неприятеля».
Находясь случайно во время всего сражения при этом последнем отряде, в который я был послан за два часа до дела, я передаю подробности его, как они сохранились в моих воспоминаниях.
От деревни Гаджи-асаклар на праводской дороге, где собрался весь отряд принца, было не ближе 18 верст до неприятеля. Местность, по которой наступали эти войска, была покрыта густым, сплошным лесом; одна дорога шла среди его, образуя длинную теснину до самой почти высоты, укрепленной турками.
Только в полутора верстах от нее была небольшая поляна, где турки имели полуоконченный редут с несколькими орудиями – далее же местность была вновь закрыта лесом и оврагами, очищаясь перед самыми неприятельскими укреплениями.
После нескольких пушечных выстрелов неприятель покинул редут и небольшая площадь была занята 20-м егерским и Украинским полками без большого сопротивления. Турки отступили и, рассыпавшись по всей окружности леса, открыли учащенный огонь по войскам, скученным на тесной поляне.
Тогда батальон за батальоном начал вступать в лес, загремели выстрелы, и скоро вся правая сторона была очищена от турок, причем один из батальонов Днепровского полка в жаркой перестрелке был увлечен на дальнее расстояние и, таким образом, уже в начале сражения отделился от прочих частей войска.
В левой стороне загорелся еще более сильный бой в лесу. Пользуясь глубокою балкой, значительная часть турецкой пехоты скрытно залегла в ней и, подпустив стрелков на близкое расстояние, внезапно окружила их и вынудила к отступлению под градом пуль.
Произошло минутное замешательство, но близстоящий 20-й егерский полк, под командой генерал-майора Симанского, и легкая 19-й бригады батарея артиллерии, осыпавшая картечью весь лес, остановили это нападение. Здесь сам принц Виртембергский был в огне и получил легкую рану в руку, что не помешало ему продолжать командование.
Турки скрылись, и бой замолк на некоторое время. Теснота места, где стоял отряд, не позволяла развернуть и установить для действия против турецкого лагеря более 10 орудий. Но выстрелы их, по дальности расстояния, не наносили много вреда, и, чтобы выдвинуть вперед артиллерию, должно было прежде всего овладеть хоть одною из лесистых возвышенностей ближе к лагерю.
С этою целью принц направил бригаду 19-й пехотной дивизии, под начальством генерал-майора Дурново, который в главе Азовского полка двинулся прямо по дороге, между тем как Днепровский полк, занявший лес в правой стороне, продолжал еще перестрелку с неприятелем. Генералу Дурново приказано не порываться вперед, стараясь только утвердиться на указанной высоте.
С этой минуты, для большей точности, я передам собственные слова принца Виртембергского, как они выражены в его «Записках»
[315]: «Не прошло и получаса после выступления генерала Дурново, и в то время как я говорил с присланным ко мне от государя флигель-адъютантом Кушелевым, намереваясь отправить его обратно с донесением о моих распоряжениях, послышалась вдруг в отдалении ружейная пальба, сначала довольно редкая, потом оживленный беглый огонь и, наконец, сильные залпы – и я увидел турок, толпой бежавших назад к их лагерю.
