На другой день (20 сентября) в 10 часов утра при колокольном звоне благочестивейший государь изволил отправиться прямо в кафедральный Борисоглебский собор, где, при входе, вслед за святыми иконами, встретил его епископ Орловский Никодим с двумя архимандритами и всем духовенством города.
Приложась ко святому кресту и приняв окропление святою водою, государь вступил во храм при пении архиерейских певчих. 23-го, в воскресенье, государь Император изволил слушать литургию в прекрасной церкви Всех Скорбящих, в обширном доме здешних богоугодных заведений и наградил щедро подарками священника с причтом и певчих.
Между тем занятия по обозрению войск продолжались ежедневно.
По расстроенному здоровью я не мог оставлять надолго комнаты и следить, как бы должно, за прекрасными движениями войск. Оттого, любезный друг, я опишу тебе только слегка, поверхностно, все, что едва видел издалека, вскользь; о чем услышал стороной. Но специальный смотр 20 сентября представлял такое великолепное зрелище, что им можно было любоваться даже издалека, из толпы народа.
Целый кавалерийский корпус образовал строй необыкновенно величественный! Длинная лента перерезывала широкое поле. Эта линия была жива, но неподвижна. Люди прикипали к седлам; руки прильнули ко швам; палаши закостенели в руках. Все было прямо, бодро, живописно и безмолвно.
Вдруг раздалось громогласное «ура!», и, по слову единого, сия длинная, прямая линия изломалась и поплыли живые реки, реки конные, пестрые, стальные. Вот плывет по воздуху река алая: это значки копейщиков (пикинеров)! Вот идет масть за мастью! Но не долго войска сии плыли стройным лебедем. 80 эскадронов понеслись бойкою, прыткою рысью. Земля зазвучала мерными отзывами.
Конная буря пролетала мимо зрителей. Наконец двинулась зеленая, колосистая крепость, запряженная вихрями. Это артиллерия! Неопытный зритель подумает, что эти лошади везут какие-нибудь детские игрушки; так легко и красиво выступают они длинными упряжками – со своими прямыми, блестящими всадниками!
Понтоны со всем переправным снарядом – мерно следовали за артиллериею. И все сии движения, и медленные и бурные, составляясь в небольшом продолговатом четырехугольнике, кажется решали задачу: «на самом малом пространстве сделать наибольшее число построений. «Это значило преодолеть труд и выказать совершенство. То и другое исполнено. Государь остался доволен войском, восхищенным его присутствием.
Всякий, кто видел, хотя издалека, хотя случайно, движение и действие российской артиллерии, в наше время, сознается охотно, что это оружие достигло у нас совершенства полного, европейского. И не мудрено! Попечения генерал-фельдцейхмейстера неусыпны!
На сей раз к высочайшему смотру, по распоряжение достопочтенного фельдмаршала, из главной квартиры, кроме начальника штаба генерал-адъютанта Муравьева прибыли сюда: начальник артиллерии генерал-лейтенант Ховен и начальник штаба по артиллерии, состоящий в свите государя императора генерал-майор Глинка
[321], а со стороны его императорского высочества генерал-фельдцейхмейстера прислан князь И. А. Долгорукий.
Генерал Арнольди командовал артиллерийским резервом. В первый день прибытия (19-го) государь объявил, что чрез день (21-го) желает видеть практическое артиллерийское ученье. Прибывшая артиллерия не имела достаточного количества зарядов; близ города не было вала для мишени; но стремительное желание исполнить волю монарха преодолело все препятствия.
В одни сутки все достали, приладили, изготовили; командиры рот заменили деятельностью недостаток. За Половцем отыскан старый вал, исправлен, возвышен; мост, при вспомогательных распоряжениях г. гражд. губернатора, перестроен, и 21-го государь изволил видеть практическое ученье 5-й Конно-Артиллерийской дивизии и конно-артиллерийского резерва.
68 орудий мчались по шероховатому полю с необыкновенною быстротою и ловкостью, сквозили вал ядрами и засевали подножие его картечью. На месте этого вала не устояло бы конечно никакое войско!..
22 сентября было линейное ученье 2-й драгунской дивизии с ее артиллериею: (25-й и 26-й батареями).
Это ученье обратилось, по-видимому, в действительное сражение, только без смерти. Государь командовал сперва сам, потом соизволил предоставить генералу Граббе производить в действие различные построения. Это ученье происходило далеко от города, и я, к сожалению моему, не могу отдать тебе, любезный друг, подробного отчета в быстрых и часто изменяемых оборотах, заключавших в себе, по мнению знатоков, много военных соображений.
Поле, на котором происходило действие, вовсе не было полем учебным; но ни холмы, ни стремнины не останавливали быстроты движений, и неприятель невидимый
[322] вполне побежден усердием очевидным.
23 сентября (в воскресенье) был развод или, лучше сказать, было торжество Московского драгунского полка. Давно не видал я такой правильности, точности и щеголеватости в движениях! Государь сам изволил командовать и, казалось, остался вполне доволен людьми и начальством, наградив полковника Московского полка Левенца орденом Св. Анны 2-й степени с короною.
В этот же день в 9 часов вечера его величество осчастливил присутствием своим данный орловским дворянством бал, оживленный нарочно прибывшим для сего случая почетнейшим орловским дворянством, среди которого видели мы и семейство графа Е. Ф. Комаровского. Гостьями же и, смеем сказать, украшением сего праздника были супруги наших военных генералов.
Усердие граждан выказало себя в ярком блеск потешных огней. Семь вечеров сряду Орел был иллюминован. В нижнем городе отличался дом магистрата, так сказать завышенный огнями. Огненные узоры рисовались на многих частных домах и домиках, миловидно выказывая в густой темноте осенней ночи и слегка отражаясь в светлом протоке еще мелководной Оки.
В нагорном городе с большим разнообразием и вкусом освещены были: дом Благородного дворянского собрания, вновь созидаемый собор, присутственные места и булевар, на котором, противу окон занимаемой государем квартиры, горел огромный щит с заветною буквою в бриллиантовых огнях. Так всякий раз (в течение 7-ми вечеров) освещение продолжалось до полуночи.
Потом огни угасали, толпы редели, волнение успокаивалось, город засыпал; но запоздалый путник, пробираясь по темным переулкам нижнего города за Окою, мог видеть явственно одну светлую точку, которая, как далекая звездочка, блистала на высокой горе, над густою зеленью городового сада.
Эта светлая точка сияла в темном воздухе часто до 1-го, нередко до 2-го часа ночи. Это был свет в одном из покоев дома, удостоенного высочайшим пребыванием. При этом свете трудился государь до поздней ночи для блага великой империи.
