Заседание Государственного совета было весьма оживленное и продолжительное. Это был только приступ к прениям о воинской повинности. Как надобно было ожидать, главным оппонентом явился опять граф Толстой. За несколько дней до заседания он разослал членам Государственного совета длиннейшую записку, в которой развивает новые свои затеи по вопросу о льготах по образованию.
Записка эта переполнена самыми натянутыми справками, извращенными цитатами, подтасованными цифрами и невозможными предположениями. Говорят, она составлена и привезена из Москвы Катковым.
В заседании сегодня граф Толстой оказался крайне слабым: как будто с самого начала он чувствовал нетвердую под собой почву. Поддерживали его немногие, и, к удивлению, он заметно искал благовидного пути к отступлению.
Великий князь Константин Николаевич хорошо повел дело: он разделил спорные вопросы так, что одна половина их (именно о льготах для поступающих по жребию) решилась без разногласия, и граф Толстой уступил безусловно. Мы же сделали ему самые неважные уступки. Казалось, что он сам был доволен, что высвободился из хаоса, в который затесался.
Многие из членов громко подсмеивались над тем, что два министра обменялись ролями: министр народного просвещения
[423] как будто только и заботился о лучшем составе армии и в особенности корпуса офицеров, жертвуя с самоотвержением всеми выгодами просвещения и другими интересами государственными; военный же министр защищал народное просвещение и высшее образование.
Мало того: шеф жандармов, стоящий во главе аристократической партии, клонил к тому, чтобы вся высшая и образованная молодежь поголовно была привлечена к военной службе и чтобы в случае войны легла целиком на поле битвы; представитель же Военного ведомства защищал эту бедную молодежь и желал сохранить ее для разных поприщ гражданской деятельности. Такая перестановка ролей могла бы показаться непостижимой загадкой для всякого, не посвященного в закулисную игру и замаскированные замыслы наших ториев.
При докладе моем государю его величество опять заговорил о последнем заседании Государственного совета по делу воинской повинности. Видно, кто-то возбуждает государя против этой новой реформы. Также зашел разговор по поводу поступившего от великого князя Михаила Николаевича представления об определении снова в военную службу бывшего полковника Генерального штаба Комарова, того самого, который в качестве редактора газеты «Русский мир»
[424] вел такую дерзкую и неприличную полемику против Военного министерства.
Государь отказал, сказав, что, вероятно, великий князь не знал, что это за Комаров. Но в действительности он не мог не знать, кто был редактором «Русского мира» в то злополучное время, когда великий князь Михаил Николаевич принимал такое деятельное участие в происходившей интриге против Военного министерства.
Сегодня, по поводу представленной мною государю записки о приеме в Медико-хирургическую академию в нынешнем году, опять шла речь вообще о той системе, которую проводит с такой настойчивостью граф Д. А. Толстой.
Государь выразил требование, чтобы все ведомства в своих распоряжениях по учебной части сообразовались с общей установленной учебной системой; но я позволил себе возразить, что специальные заведения невозможно подводить под одни правила с университетами и гимназиями.
Государь, согласившись, что вопрос этот подлежит еще внимательному обсуждению, заявил намерение собрать особое совещание из тех министров, в ведении которых состоят учебные заведения, прибавив притом, что отлагает это до более удобного времени, когда будет менее озабочен.
В чем именно заключаются эти заботы – семейные ли, или государственные? Ужели могут озабочивать государя вздорные затеи нескольких безбородых революционеров-пропагандистов, схваченных мужиками где-то под Москвой с глупыми прокламациями и бессмысленными книжками?
Конечно, III Отделение, как всегда, раздувает эти пустые истории; но еще более производят тяжелое впечатление на государя доходящие до него выписки из частных писем. Систематически подносимый на прочтение государю подбор всяких клевет и хулы на все и вся, конечно, не может не влиять на его настроение.
Он смотрит на всех с подозрительностью и недоверием; везде видит злоумышление, обман, подлог. «Всего же более огорчает меня, – говорит он, – видеть в числе арестованных военных офицеров…»
Все эти офицеры исключительно отставные; но, к сожалению, многие из них выпущены из военно-учебных заведений только в недавнее время. Жаль эту молодежь, одушевленную добрыми побуждениями, но легкомысленно увлекаемую несбыточными фантазиями. Сегодня должен я был представить государю справку о нескольких таких молодых людях, выпушенных из Артиллерийского училища не более двух-трех лет назад и уже бросивших службу, чтобы свободно производить пропаганду между крестьянами и фабричными.
Еще горяче́е заседание в Государственном совете по делу о воинской повинности. Большая часть заседания была посвящена вопросу о вольноопределяющихся. Вопрос этот более всех других взволновал страсти в так называемой аристократической клике.
Мне говорили, что за несколько дней перед сим собирались у графа Шувалова
[425] некоторые из принадлежащих к этой партии министров и членов Государственного совета (граф Пален, Валуев, Тимашев и др.). В совещание это был также приглашен и Катков!.. Был также и Победоносцев.
