С. Петерб. 20-го Апр. /1-го Мая 1857.
Только несколько слов, любезный Костя, чтобы поблагодарить тебя за последнее письмо твое из Ниццы и за поздравление с моим рождением
[55]. С нетерпением буду ожидать подробностей о твоем пребывании во Франции вообще и в Париже в особенности. Судя по телегр[афу] ты, кажется, доволен твоим приемом, надеюсь, что так же будет и до конца.
Здесь ничего особенного нет. Жду от Метлина подробностей насчет исполнения твоих предложений.
Я опять как-то особенно завален делами и радуюсь, что завтра перебираемся в Ц[арское] С[ело], где у меня всегда более свободного времени. Погода у нас стояла ужасная всю светлую неделю, по ночам до 12° мор[оза]. С Фоминой
[56] стало теплее, но всякий день дожди. Баром[етр], однако, пошел кверху и потому, кажется, можно надеяться, что наконец и у нас настанет весна. Между тем и в Риме Мама́ жалуется на холод.
Жена чувствует себя довольно хорошо, но крайне тяжела.
Мы оба обнимаем тебя от всей души и поздравляем с наступающими именинами милой Санни. Да сохранит вам Бог ваше домашнее счастье.
Никола здоров и мил по-прежнему, к 17 ч[ислу] он написал мне поздравление. Он и все дети тебя также обнимают. Алекса с горем расстается с городом, ибо яхта его стоит перед З[имним] Д[ворцом] и сильно его притягивает.
Господь с тобою!
№ 7. Константин Николаевич – Александру II
10/22 Апреля 1857 г. Тулон.
Любезнейший Саша! Хотя сегодня только 10-е число, и до курьера еще далеко, я все-таки начинаю письмо, и буду его продолжать каждодневно в виде журнала, дабы не перепутаться в массе предметов и воспоминаний, которые меня здесь обступают. Полагаю, что только этим способом я буду в состоянии Тебе дать ясный отчет в моем путешествии. Боюсь только одного, чтоб письма не возросли таким образом до огромных размеров, так что чтение их составит сущую работу. Однако начинаю.
Понедельник – 8-го Апреля.
Отправлялись мы из Вилла-Франки
[57] на «Олафе» в 11 часов ночи 7-го числа, дабы начать путь не в Понедельник, а еще в Воскресенье. Эскадра вышла за несколько часов перед тем и дожидалась меня в море. Бесценная наша Маминька провожала меня до полдороги в Вилла-Франку, а все наши Русские дамы – вплоть до самой пристани.
Это были удивительные проводы, которые меня глубоко тронули. Переход наш был самый чудесный, совершенно дамский, без малейшего ветерка, при совершенно гладком море и чудеснейшей жаркой погоде. Чтоб не подойти слишком рано в Тулон, мы должны были идти самым тихим ходом, и пошли полным ходом только подходя к рейду, около 3 часов пополудни.
Вход наш на рейд представлял самое великолепное зрелище, какое можно себе вообразить. Я шел впереди на «Олафе» под Генерал-Адмиральским Флагом, а за мною в кильватере сперва «Выборг», потом «Палкан», и у него на буксире «Кастор». Берега рейда были до такой степени покрыты зрителями, что они казались совершенно черными, и мы сперва понять не могли, что это такое. Форт Lamalgue первый отсалютовал моему Флагу 21 выстрел.
Пройдя этот форт, мы стали входить на большой рейд, на котором в 2 линии была расположена Французская эскадра из 7 кораблей и нескольких Фрегатов и корветов всё только винтовых. Нам пришлось идти между обеих линий. В это время Французы расцветились флагами и поставили людей по реям, которые при нашем проходе кричали 6 раз «Vive l’Empereur»
[58].
В ту минуту, как мы поравнялись с колоссальным трехдечным кораблем «La Bretagne», имеющим 130 орудий и машину в 1200 сил (это самое колоссальное творение нынешнего времени), на котором был поднят Флаг командующего Эскадрою Вице-Адмирала Trе́houart [Треуар], вся эскадра начала салютовать.
Но салют этот они производили не по-нашему, а самым частым непрерывным батальонным огнем из всех орудий, начиная с передней пушки нижней батареи, кругом всех батарей поднимаясь с дека на дек, и кончая последней кормовой пушкой верхнего дека. Это они называют tirer en tire-bouchon
[59], и нельзя описать, до какой степени это великолепно.
Я им ответил 21 выстрел при подъеме Французского Флага. Лоцман нас провел на малый рейд и поставил нас на якорь подле самой гавани. Тут тотчас съехались на пароход все здешние власти поздравить с приходом. Главный командир (Prе́fet maritime) Вице-Адмирал Baron Du Bourdien [Барон Дю Бурдье], почтенный старик, потерявший левую ногу выше колена в Наваринском сражении
[60]. Он уже был на этом месте во время войны, и он снаряжал и отправлял всю Крымскую экспедицию.
Это человек испытанной честности и неимоверной деятельности. Во время его управления порт кипел и производил неимоверные дела. Он распоряжался 153 военными и транспортными судами, которые беспрерывно шныряли между Крымом и Тулоном.
Между тем он большой враг Англичан (его отец убит в сражении с ними в 1809 году) и сохранил к нам и нашему Флоту большое сочувствие с самого Наварина, и поэтому принимает нас с неподдельным радушием и готовностию. Через полчаса по приходе, написавши только маленькое письмо к Мама́, я отправился на берег в полной форме и ленте. Тут была самая парадная встреча. На самом берегу у пристани стоял почетным караулом цельный батальон морской пехоты со знаменем.
Этот полк все время в Крыму провел в траншеях и потерял много народа. Во фронте было много солдат с крестами, и вообще они имели препочтенную фигуру. Пройдясь по фронту, мы сели в коляски и поехали в дом Главного Командира (Palais de la prе́fecture), где мне приготовлена квартира. По всей дороге были шпалерами расположены два полка пехоты, 12-ый и 57-ой, составляющие здешний гарнизон. В дому началось представление всех здешних властей, военных, морских и гражданских, всех офицеров и чиновников.
