Бальзак часто метался из стороны в сторону и развивался не так быстро, как ему хотелось бы. Причина заключается в том, что цели, которые он перед собой ставил, отодвигались по мере того, как он шагал вперед. «Шагреневая кожа» – не только символ, но и факт, который можно подержать в руках. В конце «Человеческой комедии» приводятся планы и наброски, которые Бальзак так и не успел воплотить в жизнь или завершить. Тонкий срез его опубликованного творчества отражает непропорциональное количество надежд и желаний, которое усыхает, как шагреневая кожа, до размера ивового листа476.
Бальзаку давно хотелось написать серию рассказов в раблезианском духе. Она получила известность под названием «Озорные рассказы» (Contes Drolatiques). По словам автора, их якобы «собрали в монастырях Турени» к радости поклонников Рабле. Бальзаку нравилось видеть в «Озорных рассказах», часть же представляет собой коллаж уже известных историй, свою главную заявку на вечность477, хотя удивительная оценка на самом деле порождалась страхом, что их забудут – как то периодически и случалось. В более хладнокровном состоянии он называл «Озорные рассказы» «арабесками» или набросками, любовно нацарапанными на лице «Человеческой комедии»478. Предполагалось, что их будет сто, но в конце концов издали всего тридцать, в трех выпусках по десять рассказов. Только Бальзак мог назвать тридцать историй «фрагментом». Иногда их можно найти на полке заштатного книжного магазина с пышногрудой красоткой на обложке. Аннотация гласит: «Самые яркие, самые скандальные из всех историй в полном, несокращенном, переводе»479. Подобный отзыв в чем-то избыточен. Даже после самого бережного сокращения от «Озорных рассказов» осталась бы тоненькая брошюра, которую не стоило издавать. Все истории в духе фаблио написаны на средневековом французском, который изобрел сам Бальзак, дополнены архаизмами и архаическим синтаксисом. Местами повествование кажется совершенно неразборчивым изза чудесных звукоподражаний, которым не нашлось места в словарях Французской академии.
Сюжеты «Озорных рассказов» стали формой протеста против нового буржуазного общества, не питавшего уважения к поистине важным аспектам человеческого бытия. Речь в них идет о некрофилии, нимфомании, адюльтере и телесных отправлениях. «Озорные рассказы» – своего рода оргия в игровой комнате писателя; слова танцуют, как музыкальные ноты в «Фантазии». Первый сборник вышел в свет весной 1832 г., когда разразилась эпидемия холеры. Это кажется дурным совпадением, но на самом деле выход «Озорных рассказов» стал вполне уместным, так как Париж на время погрузился в Средневековье: во время эпидемии ввели комендантский час, в полночь по улицам возили трупы, а когда уничтожили свалки, возмутились мусорщики.
Первый рассказ был напечатан в «Карикатюр» в 1830 г. На следующий год его же поместили в «Ревю де Пари». «Прекрасная Империя» задает тон всему сборнику благодаря истории об «умном маленьком турском священнике», который провел ночь со знаменитой куртизанкой Империей, особенно жаловавшей епископов и кардиналов. История возымела желаемое действие: она стала афродизиаком во времена убогого целомудрия480. Редактор «Ревю де Пари», Луи Верон, в тревоге написал Бальзаку, желая предупредить его, что, «несмотря на Июльскую революцию, наши подписчики остались такими же благонравными, как раньше. Откровенно говоря, от ваших сочинений у них все восстает… Попробуйте, если сможете, написать что-нибудь целомудренное, хотя бы только для того, чтобы доказать им свою гибкость»481. Впрочем, подписчики «Карикатюр» уже имели случай убедиться в гибкости Бальзака. За «Прекрасной Империей» последовал небольшой анекдот под названием «Колика», которая выросла в «Забавы короля Людовика XI». Автор сообщает, что Людовик XI любил пошутить. Он пригласил к себе на пир важных турских буржуа, и они «набивали себе брюхо от кишок до самой шеи». К сожалению, туалет занят статуей их хозяина в натуральную величину. После того как гости изо всех сил сдерживались в присутствии короля, они выбегали и отправляли свои потребности на главной улице Тура. Под конец Бальзак приводит изречение, которое от всей души одобрил бы его отец: «И с тех пор турским буржуа никогда не надоедало облегчаться на аллее Шардоннере, так как они знали, что там до них уже побывали придворные».
Скатологические истории Бальзака очень нравились Суинберну482; он находил что-то симпатичное в его упорном внимании к теме опорожнения кишечника. «Озорные рассказы» служат знаком большой незашоренности ума писателя. Кроме того, он снова открыл литературное наследие своей родной Турени и доказал, что способен придумать различные сюжеты на одну тему.
Набредя на новый замысел, Бальзак обращался с ним как с сокровищем или, как он пишет в «Озорных рассказах», как с яйцом, из которого хороший повар умеет приготовить сто разных блюд483. Правда, иногда его внимание рассеивается и сюжетные линии разбегаются в разные стороны. Другие писатели, жаловался Бальзак, находят для себя некую формулу и придерживаются ее до конца своих дней. Бальзак же часто пытался добавить достоверности своим рассказам совершенно чужеродными для себя способами. Именно в тот период он задумал роман, который в различных письмах, рукописях и контрактах носит название «Сражение» (La Bataille).
С начала 1830 г. и почти до самой смерти Бальзак мечтал описать наполеоновское сражение в труде, «где слышится грохот канонады на первой странице, а на последней – победные крики»484; передать хаос, царивший тогда в политике и в ее последствиях. Он беседовал с солдатами и посещал места сражений. Замысел суждено было реализовать не Бальзаку, а Стендалю в его описании Ватерлоо, показанном с нижней точки в «Пармской обители», а позже Гюго в «Отверженных». Для Бальзака, почти единственного из критиков, роман Стендаля стал замечательным достижением, и он написал, как он считал, хвалебный отзыв, добавив, как бы описал сражение сам. Впрочем, лишь фрагментарность, фотографичность Стендаля передала весь ужас настоящего сражения. Бальзак, для которого характерна всеохватность, однократность, изображение станка, а не одной нити, не был в состоянии закрыть один глаз и представить себе частное на месте целого. Ему не хотелось, как он выражался, «приставлять глаза зрителей к подзорной трубе генерала»485. В XX в. такой прием станет общим местом. Огромная ценность его достижения, которое, впрочем, не всегда радует читателя, состоит в том, что Бальзак постоянно стремился вырваться за известные рамки и пределы. «Сражение», точнее, то, что осталось от запланированного романа на 300 страниц, похоже на обломок камня на задворках старой империи легенд и эпосов. Вот весь сохранившийся текст (фрагмент датирован осенью 1832 г.):
СРАЖЕНИЕ
Глава первая
Гросс-Асперн
Шестнадцатого мая года 1809, ближе к середине дня… (конец отрывка. – Авт.)486.
Бальзак блестяще преуспел в другом, на первый взгляд безнадежном предприятии. Он создавал историю нового режима по мере его развития. Его «Письма из Парижа», предположительно предназначенные друзьям в провинции (ответы также сочинены Бальзаком), начали появляться в Le Voleur вскоре после его возвращения в Париж. Начиная с 26 сентября 1830 г. «Письма…» появлялись каждые десять дней, до апреля 1831 г. К тому времени Бальзак решил, что писать историю недостаточно: он пройдет в парламент и будет лично принимать участие в битвах.
