В «Письмах из Парижа» Бальзак высказывает свое новое политическое кредо. Он отстаивал необходимость наследственной палаты представителей, вроде палаты лордов в Англии, призванной удерживать подальше друг от друга народ и короля. Бальзак призывал к укреплению границ – Алжира, Альп, Рейна – и аннексии маленького департамента под названием Бельгия; только тогда Франция исполнит свое предназначение европейского миротворца. Он выступал за поощрение промышленности и особенно благоволил к строителям каналов (реверанс в сторону зятя, мужа сестры Лоры). Кроме того, Бальзак мечтал о более гибком обществе, в котором талант получит возможность выбиться из низов. Вместе с тем в избираемом парламенте должна править сильная, несгибаемая партия любого толка.
Бальзак считал, что достижения Июльской революции присвоены беспринципными трусами. В правительстве заседает «221 инвалид», и все предлагают политику компромиссов. Малодушное «правительство золотой середины»! А пока правительство мямлит и мычит, скряги вроде Гранде и ростовщики вроде Гобсека делят между собой богатства страны. В декабре 1830 г. Бальзак призывал голосовать за временного тирана, преданного демократии, – образ смутно напоминает его самого: «Нам нужен молодой и пылкий человек, который не принадлежит ни Директории, ни Империи, но кто олицетворяет собой 1830 г., обладает вдохновением, глубокими познаниями, высокой нравственностью и политическим сознанием. Он просвещенный патриот. Он не позволит чувствам вмешиваться в политику, а политику – в чувства»487. Иными словами, он мечтал о Макиавелли средней руки.
Однако новые реакционные взгляды Бальзака возникают только после долгого отсутствия достойных выводов. Такой Бальзак наименее заметен. Писатель так хорошо осведомлен по всем вопросам и так готов поделиться своими взглядами, даже в ущерб сюжету, что невольно испытываешь потрясение, увидев, как он мечется от одной точки зрения к другой. Подобно тому как при написании батальных сцен он вдохновлялся картинами и гравюрами, его история настоящего списана с газетных статей. После ранних статей, где он призывает к твердым политическим убеждениям, неприятно слышать, как он в ноябре 1830 г. предостерегает друга, что не следует смешивать «рабочего» (то есть журналиста) с «человеком»: «Если ты думаешь, что это я, ты ошибаешься; так люди, которых ты хочешь видеть, ведут светскую беседу. В… письмах нашли место выражения и идеи, которые исходят от самых влиятельных людей».
Отказ Бальзака осмыслить события современности делает «Письма из Парижа» очень редким образчиком политической журналистики того времени. Его «Письма из Парижа» – настоящая документальная драма, в которой, если больше ничего не происходит, больше ничего и не случается. В конце концов, он пишет историю «власти посредственности»: «Послушав рассказы очевидцев и почитав газеты, я думал, что, вернувшись в Париж, найду улицы и бульвары полуразрушенными, дома заваленными ранеными; но будь уверен, друг мой, королевская гвардия потеряла едва ли 1000 человек, а парижане оплакали 800 героев… Улицы выглядят так же, как всегда». Великодушие Бальзака перешло и в его интеллектуальную жизнь: в поисках основных принципов и окончательных истин он по-прежнему демонстрировал полное отсутствие убеждений и нетривиальную способность верить в то, что было плохо для него.
Наконец Бальзак успокоился, переместившись к правым. Весной 1831 г. он написал друзьям, жившим в Камбре и Туре, и попросил поддержать его кандидатуру на следующих выборах. Кроме того, он написал генералу Померелю в Фужере, уже описанный им в литературе оплот роялистов. Экземпляры «Исследования» политики правительства были разосланы в соответствующие избирательные округа. «Исследование» было подписано «О. де Бальзак, имеющий право быть избранным». «Вы знаете мои принципы, – доверительно сообщал Бальзак генералу, – и при новом порядке вещей вы будете для меня настоящим отцом, если придумаете, как повысить мою популярность среди ваших избирателей».
Существовало всего две маленьких загвоздки – Бальзаку они казались препятствиями чисто технического свойства, но для большинства его биографов они стали удобным поводом не принимать его политическую кампанию всерьез. Во-первых, генерал Померель едва ли был знаком с принципами Бальзака, ведь до недавнего времени они были загадкой для самого кандидата в депутаты. Бальзак оказался политиком без манифеста. По сути, он являл собой оппозицию, состоящую из одного человека. Рекомендуя управлять массами железным прутом, он говорил как легитимист; желание дать тем же массам средства подняться выше своего состояния – типичная фантазия либерала. Но, в силу второго препятствия, все его воззрения оказывались не так уж и важны. Поскольку Бальзак не был землевладельцем, он не платил прямого налога и, следовательно, не мог быть избран в парламент. Как обычно, он включал в свои расчеты будущее: ему казалось, что солидное состояние и набор ясных принципов ждут его совсем недалеко, за углом.
Выборы прошли в июле. Много времени и сил у Бальзака отнимало продвижение «Шагреневой кожи». Победи он на выборах, возможно, он прошел бы мимо своего истинного призвания, но он не победил. Он возлагал надежды на дополнительные выборы, которые должны были пройти в Шиноне летом 1832 г. «Кандидатство мсье де Бальзака поистине озорное (drolatique), – издевалась «Фигаро», в виде исключения, имея на то основания. – До него еще никто не пытался ублажать избирателей шагреневой кожей». Тем не менее, в представлении Бальзака, шинонская кампания стала поистине героической попыткой завоевать место в парламенте. В салоне Олимпии Пелисье он познакомился с герцогом де Фиц-Джеймсом, дерзким, энергичным оратором, которому хватило остроумия оценить «Озорные рассказы» по достоинству. Однако он считал, что впоследствии они способны скомпрометировать кандидата в депутаты. ФицДжеймс был главой легитимистов, точнее, активного крыла партии, которое отказывалось пассивно противодействовать Июльской монархии, не участвуя в голосовании. Представившись «простым солдатом» «святого дела», Бальзак принялся набираться нового опыта. Он считал, например, что воинскую повинность следует ограничить низшими классами. Он опубликовал ораторский призыв к авторитарному правительству в форме рассказа под названием Le Départ: последний законный король Франции, Карл Х, уплывает в метафорический закат, забирая с собой все надежды на мир, справедливость и «логику».
Общаясь с легитимистами и печатаясь в их журналах – «Реформатор» (Le Rénovateur) и «Изумруд» (L’Émeraude), – Бальзак ступил на тонкий лед. Герцога де Фиц-Джеймса и еще одного корреспондента-роялиста в 1832 г. арестовали по подозрению в заговоре. Самого Бальзака государство тоже затронуло, но лишь слегка: он получил приказ явиться на сборы Национальной гвардии в ночь на 17 апреля. Позже он предпочтет пару дней в тюрьме ночным прогулкам на холоде; но в 1832 г. он купил саблю за 6 франков и, как положено, явился на сбор. Ничто не должно было помешать его выдвижению в депутаты. Поддерживаемый партией, он предпринял серьезную, практически самоубийственную попытку стать землевладельцем и платить прямой налог. Сначала он стал искать участок в Турени, в окрестностях Вувре (где делали его любимое вино). Затем, видимо забыв о собственных недавних предостережениях, высказанных в «Физиологии брака», он стал подыскивать себе жену488. Женитьба на богатой женщине – предпочтительно на молодой вдове – принесет так нужное ему богатство. Он даже пробовал ухаживать за племянницей герцога де Фиц-Джеймса, маркизой де Кастри, от которой в свое время, в сентябре 1831 г., получил анонимное письмо. Маркиза выражала неудовольствие тем, как Бальзак изображает женщин. Полное пренебрежение правилами орфографии подсказало Бальзаку, что он имеет дело с аристократкой. Бальзак сразу же ответил завуалированным предложением руки и сердца.
