Следовательно, по мнению Бальзака, совершенно не важно, как он сам вел себя, имея дело с издателями или другими «паразитами». Правда на его стороне. Отвлечение их внимания становилось частью благородной кампании. Иногда он выдумывал довольно любопытные способы мести. В 1835 г. в двух парижских театрах одновременно шли две постановки «Отца Горио». Как обычно, автор оригинального произведения не получил никакого гонорара. Бальзак решил примерно наказать обидчиков и пригласил актеров обеих трупп отпраздновать премьеру, которая прошла с большим успехом, в ресторан «Шато де Мадрид» в Булонском лесу. Он прислал карету за актерами, а драматургов и режиссеров оставил на мостовой616.
В других случаях убеждение, что с ним поступили несправедливо, пробуждало в Бальзаке настоящую ярость. И ярость эта не всегда находила выход в творчестве. Поборник закона и порядка способен был на хулиганские поступки. Некоторые критики сочли странность Бальзака столь серьезной, что просто не обращали на нее внимания или доказывали, что на самом деле ничего подобного не было. Однако доказательства налицо. Человек, способный создавать таких убедительных преступников, вполне в состоянии нести ответственность за свои преступные действия.
1 августа Маме подал на Бальзака в суд. Он еще не пришел в себя после банкротства, и ему надоело ждать окончания «Сельского врача». Бальзак злился на Маме из-за того, что тот отказался издать роман в одном томе размером с молитвенник. Естественно, Бальзак проиграл; суд постановил, что он обязан предоставить рукопись издателю. Бальзак заявил, что подаст апелляцию, а сам, как явствует из рапорта полицейского комиссара, на рассвете поехал в Париж, в свою бывшую типографию, где набирали книгу. В 6 утра прежний компаньон Барбье впустил его в здание, и он целый день перемешивал литеры, уже подготовленные к набору. В результате набор пришлось отливать заново. «В наши дни преступников уже не клеймят, – написал он, несколько иронически, учитывая обстоятельства, – но перо оставит шрам на скорпионе в человеческом облике, пометив его несмываемой меткой бесславия».
Усердное уничтожение набора в течение одиннадцати часов едва ли можно назвать непредумышленным действием – как и попытку разбить витрину книжного магазина в Пале-Рояль, в которой Бальзак заметил пиратское издание одного из своих романов617. В обоих случаях он охотно возместил ущерб: он защищал «своих детей» и отстаивал свою точку зрения, разрушая с той же энергией, с какой творил. Тем не менее не все его акты насилия свидетельствуют о его альтруизме. «Рыцари безделья» в «Баламутке» устраивают садистские шутки над обитателями Иссудуна; сам Бальзак несколько лет спустя будет с изобретательным вандализмом среди ночи ломать ограду соседского сада618. Та же черта заметна и в творчестве – каламбурах и аллитерациях в «Озорных рассказах», главе «Физиологии брака», всецело состоящей из произвольных буквосочетаний. Процессы творения и разрушения у него всегда находились где-то рядом.
Вечером 22 сентября 1833 г., спустя три недели после того, как «Сельский врач» вышел в свет, Бальзак покинул Париж. Зюльме он сообщил, что отправляется в Безансон за особой бумагой, которая нужна ему для клуба книголюбов. Другим знакомым он сообщал, что едет в Рим; он и правда отправился в своего рода паломничество.
Не останавливаясь на ночлег, он ехал в почтовой карете и достиг «мрачного» и «ханжеского» города Безансон619 утром 24 сентября. Его встретил молодой журналист Шарль де Бернар, который писал восторженные рецензии на романы Бальзака в местной прессе и мог утверждать, что стал его первым литературным учеником: романы Бернара на протяжении почти всего XIX в. считались «безопасной» альтернативой Бальзаку620. Мэтр очень спешил. Он уехал в тот же вечер и, переправившись через Юрские горы, на следующий день очутился в швейцарском Невшателе, среди дикой природы округа Валь-де-Травер. Он чувствовал себя больше, чем обычно, «героем любовного романа». Остановился он в отеле «Сокол», впервые за четыре дня лег спать в постели и проснулся более свежим и отдохнувшим, чем в тот день, когда он покинул Париж.
Ганские арендовали большой особняк, носивший название «Мэзон Андрие». Парк, окружавший дом, граничил с модным променадом, который оканчивался мысом, известным среди местных жителей под названием «Обрыв». Оттуда, с высоты, открывался вид на озеро. Бальзак послал записку, в которой сообщал о своем приезде: «Я пойду на променад и пробуду там с часу до четырех; я буду смотреть на озеро, которое я прежде никогда не видел». Он сгорал от нетерпения. Выходя из отеля, он заметил проходившую по улице красивую женщину. «Вот бы это была она!» – подумал он (как оказалось позже, это и была она). Затем он прошел к «Мэзон Андрие», тихо прокрался во двор, «где даже самые мелкие камешки отпечатались в моей памяти, его длинные балки и сараи», и, задрав голову, увидел в окне лицо. «Я больше не чувствовал своего тела, – признается он ей позже, – и, когда я заговорил с вами, я был как в тумане»621.
В тот день они встретились у озера. Эвелина сразу же узнала его. Он оказался низкорослым, коренастым, обаятельным, но его обаяние балансировало на грани вульгарности. Перед ней был явно автор своих романов, и все же… «Бальзак очень похож на тебя», – сообщала она брату в своем, пожалуй, самом откровенном письме.
«Он весел, бодр и обаятелен, совсем как ты. Между вами имеется даже внешнее сходство; вы оба похожи на Наполеона… Бальзак – настоящее дитя; если вы ему нравитесь, он говорит вам об этом искренне и открыто, как будто до сих пор пребывает в том возрасте, когда человеку только предстоит узнать, что слова служат для маскировки мыслей… Когда видишь его, трудно представить, как столько знаний и превосходства могут идти рука об руку со свежестью, изяществом и детской наивностью сердца и ума»622.
Бальзаку Эвелина показалась еще более красивой, чем он осмеливался себе представлять.
«Нам двадцать семь лет, – писал он сестре Лоре, – мы восхитительно красивы, у нас прекраснейшие черные волосы на свете и нежная, изумительно тонкая кожа, которая свойственна брюнеткам. У нас восхитительные маленькие ручки, сердце двадцатисемилетней, наивной – настоящая мадам де Линьоль (героиня безнравственного романа – девственница, жена мужа-импотента623. – Авт.). В то же время мы безрассудны настолько, что при всех бросаемся мне на шею. Я уже не говорю о колоссальном богатстве. Но что это в сравнении с шедевром красоты?»
Интересно отметить, что оба обрадовались «наивности» другого. Очевидно, они идеально подходили друг другу.
Швейцарские города, в которых было много ссыльных и туристов, служили центрами международных сплетен. «Ужасная маркиза де Кастри» услышала о везении Бальзака и взревновала – во всяком случае, так Бальзак злорадно писал Лоре624. К сожалению, он был счастлив только в мечтах. В жизни его обаяние произвело впечатление и на Венцеслава Ганского: «Проклятый муж не оставлял нас и на секунду за все пять дней… Невшатель городок маленький; в нем знаменитая иностранка не может остаться незамеченной. Мне казалось, что я все время сижу в театральной ложе. Сдержанность – не моя сильная сторона». Облегчение он испытал во время экскурсии в убежище Руссо на острове посреди Бильского озера. Венцеслава отправили договариваться об обеде. Только тогда Бальзак и Эвелина украдкой поцеловались под дубом. После поцелуя они тут же перешли к смелым замыслам: Бальзак пересечет не нанесенные на карту крымские и украинские равнины; Эвелина притворится больной и объявит, что исцелить ее болезнь способны только парижские врачи… Оба одновременно испытывали разочарование и воодушевление. Ганские собирались провести зиму в Женеве; но влюбленные намеревались встретиться снова до конца года.
