Четыре машины и одиннадцать полицейских заняли позиции вокруг территории подстанции. Никто не позвонил в электрическую компанию или пожарную команду. Мальчики зашли на подстанцию приблизительно в половине шестого. В 12 минут седьмого один из них – Боуна или Зьед – поднял руки, сделав жест отчаяния или нетерпения, надеясь на чудо или пытаясь сбросить нервное напряжение. Вполне вероятно, что к этому моменту полицейские уже покинули место действия, так как никто не доложил о яркой вспышке света, которая поплясала над стенами и исчезла.
3. Иммигрант
Двадцатью часами раньше министр внутренних дел посетил северо-западный пригород Аржантёй после наступления темноты. Это был преднамеренно провокационный визит. Местные юнцы бросили в него несколько камней, которые отлетели от поспешно подставленных охраной щитков. Какая-то женщина окликнула министра с балкона высотного дома и спросила, собирается ли он что-то делать с racaille
[42]. Телевизионная камера показала министра, глядящего вверх на балкон. На мгновение его загородила бритая голова мальчишки, который прыгал вокруг, пытаясь сделать так, чтобы его ухмыляющееся лицо попало на экраны телевизоров. Затем министр агрессивно ткнул пальцем через плечо и сказал женщине на балконе: «Вы хотите, чтобы кто-то избавил вас от этих шаек подонков, не так ли?.. Мы избавим вас от них».
Коротышка, казавшийся карликом рядом с сотрудниками службы безопасности, он тем не менее был похож на человека, с которым шутки плохи. Он снял галстук, и на его лице было выражение среднее между хмурым и хитрым – лицо ковбоя-вижиланте (член неофициально созданной организации по борьбе с преступностью несанкционированными методами. – Пер.), который знает, что у плохого дяди кончились патроны. В его жестах были стремительность и развязность, благодаря которым можно было легко редактировать видеозаписи и делать его похожим на рэпера – «Когда я слышу слово banlieue (пригород), я достаю травматический пистолет!» (Прикол в том, что министр приказал привлечь к суду одного рэпера за клевету на французскую полицию.)
Эти прогулки с целью неформального общения с населением пригородов имели большое значение. Рейтинг популярности министра всегда взлетал после посещения какого-нибудь пригорода, и он превосходно играл свою роль. Это был приличный человек, терпению которого пришел конец, и он встает перед хулиганами и говорит им, кто за все в ответе. В июне он ездил в предместье Ла-Курнев, где был застрелен ребенок, и пообещал «вычистить этот район с помощью «Кэрхер» – высоконапорного брандспойта для смывания грязи с мостовой. Он не стал извиняться за использование «крепких» слов. «Французский язык богат. Я не вижу причин не пользоваться всем спектром его лексики».
Как он объяснил в своем манифесте-биографии, ему приходилось быть грубым, чтобы выстоять. В самом начале он был сам по себе. «У меня не было сподвижников, состояния, и я не был государственным служащим». Он был юристом в богатом пригороде Нейи-сюр-Сен. И он был сыном иммигранта с необычной иностранной фамилией Саркози де Наги-Боска. Возможно, она была еврейской или цыганской, но, во всяком случае, не французской. «С такой фамилией многие люди посчитали бы разумным раствориться в безвестности, нежели искать, как привлечь к себе внимание».
Сарко – так его называли и враги, и союзники – любил свою работу министра внутренних дел: «Днем и ночью в дверь кабинета стучатся драмы и страсти – захват заложников, террористические угрозы, лесные пожары, демонстрации, подпольные тусовки с наркотиками, птичий грипп, наводнения, исчезновения – ответственность колоссальная». Он приезжал в Сангат, где в ангаре были заперты иммигранты-нелегалы: «Три тысячи пар глаз умоляли и требовали. Никто из них не говорил ни слова по-французски. Они ожидали от меня, что я дам им все, но я мог так мало дать им». Он увеличил базу данных отпечатков пальцев с 400 тысяч до 2,3 миллиона и позволил иностранным проституткам, выдавшим своих сутенеров, остаться в стране.
Из преданности работе он пренебрегал женой: приходилось чем-то жертвовать. Страна разваливалась. Сельская Франция колонизировалась англичанами, а французские бизнесмены эмигрировали в Лондон. Его собственная дочь уехала туда работать в банке. Представители среднего класса видели, что их капиталовложения падают в цене, в то время как объединенные в профсоюзы рабочие считали, что у них есть Богом данное право на минимальную заработную плату.
Он вспомнил, как, будучи пятнадцатилетним подростком, положил цветок у Триумфальной арки в день похорон генерала де Голля. Стало некому заботиться о государстве. Французские футбольные болельщики освистывали «Марсельезу». Трусы, расстрелянные в Первую мировую войну, были реабилитированы. Наполеона Бонапарта стали сравнивать с Адольфом Гитлером, а колонизацию считать преступной авантюрой.
Как профессиональный политик, он делал все возможное, чтобы завоевать уважение полиции. Он позволил полицейским носить травматическое оружие и, «ввиду того что самой большой проблемой является проблема жилья», предоставил им лучшие казармы и полицейские участки. Когда офицер полиции женился или у него рождался ребенок, он получал персональный букет от министра. Личный лабрадор министра по кличке Инди был отправлен на обучение в подразделение государственной полиции по контртеррористическим операциям RAID. Полицейским больше не придется работать со связанными за спиной руками: старая «оборонительная стратегия» сменилась «наступательной доктриной», которая «принесет огневую мощь в очаги беззакония».
Его речи проигрывались публике, собравшейся у здания компании по связям с общественностью. У публики в руках были джойстики, соединенные с компьютером, и люди нажимали на кнопки в ответ на услышанное: левую, чтобы выразить отрицательное отношение, правую – положительное. Слово racaille вызвало значительный перевес положительной реакции.
Женщина на балконе в пригороде Аржантёй вечером 26 октября нечаянно сказала слово, способное привлечь голоса избирателей на сторону человека, его произнесшего. Журналисты всегда найдут каких-нибудь пожилых белых женщин с продуктовыми сумками или хорошо одетого социального работника, которые скажут, что все обстояло не так уж плохо в этом пригороде, что молодым людям нечем было заняться и с ними плохо обращались. Но никакой политик не мог игнорировать страхи простых людей, когда они видели, что прекрасный город Париж осаждают racaille.
4. Город Света
Вечером 27 октября 2005 г. в двенадцать минут седьмого в Клиши-су-Буа погас свет. В ста тысячах квартир раздались испуганные крики. Затем, как какой-нибудь инопланетный пришелец, прикатила аварийная служба, и свет загорелся. Именно ее и ждали люди в захудалом пригороде.
В город, волоча ноги, пришел подросток, похожий на чужестранца. Он направлялся в Вале-дез-Анж и Ле-Шен-Пуантю. Его лицо было нехорошего желтого оттенка, а одежда тлела, как будто он вот-вот должен вспыхнуть. Он тяжело двигался, его взгляд был стеклянным, он бормотал что-то нечленораздельное.
Он дошел до торгового центра в 6.35. Первым человеком, которого он увидел, был старший брат Боуны – Сьякха Траоре. Мухиттин едва мог говорить, словно язык был слишком велик для его рта. Сьякха разобрал лишь два слова, которые тот повторял снова и снова: «Боуна… несчастный случай…»
