Компания «Нор-Сюд» была для Compagnie du Chemin de Fer Metropolitain de Paris тем же, чем компания «Мапл» для компании Au Bon Marche или отель «Риц» для приюта для бездомных. Она использовала моторы фирмы «Томсон» и постоянно работающий пантограф (прибор для пересъемки чертежей и рисунков в другом масштабе. – Пер.). Вагоны первого класса были ярко-желтого и красного цвета; второго класса – зеленовато-голубого и цвета электрик. По соединительным коридорам станции «Сен-Лазар» пассажир метро попадал в волшебный мир, в котором транспортные услуги были предлогом, а каждая декоративная деталь – признанием хорошего вкуса: название станции в виде мозаичной надписи, изящные входы, сделанные из кованых решеток и керамики. Знаменитый кассовый зал станции «Сен-Лазар» с разноцветными колоннами и облицованными плиткой сводами поразительно напоминали аббатство Фонтевро, и можно было вообразить, что Элеонор Аквитанская, Ричард Львиное Сердце и другие похороненные в нем личности восстали из мертвых, облачились в одежду современных парижан и отправляются в монастырский сад или в цитадель сарацинов на другом конце Парижа.
В 1906 г. в возрасте тридцати пяти лет, когда его литературный багаж был еще весьма легок, он был уже знаком с законом современной жизни, согласно которому ближайшие окрестности остаются загадкой, в то время как дальние места, увиденные в путеводителях и на рисунках, становятся такими же легко узнаваемыми, как старые друзья, физическое присутствие которых больше не требуется для поддержания дружбы. Метрополитен, грохот которого ощущали пауки на потолке, вполне мог оказаться фантазией Герберта Уэллса. Это в сочетании с неспособностью покинуть свою квартиру объясняет, почему в то время, когда очень немногие парижане никогда не ездили на метро, а каждый день в Париже пассажиры проезжали больше километров, чем на всей сети железных дорог, Марсель Пруст еще ни разу не спускался в метро. Он никогда, насколько нам известно, даже не написал об этом ни слова; и никто из его друзей никогда не обмолвился об этом. В августе он попытался добраться до кладбища Пер-Лашез, чтобы попасть на похороны своего дяди, но провел два часа, тяжело дыша, на вокзале Сен-Лазар, где гальванизировал свои астматические легкие с помощью кофе, прежде чем вернуться в свою квартиру. В сентябре, представив себе чудеса, которые могли соответствовать экзотическим словам «Перрос-Гирек» (курортный город в провинции Бретань. – Пер.) и «Плоэрмель» (город на западе Франции в департаменте Морбиан. – Пер.), он выехал в Бретань. Путешествие закончилось в Версале, где он снял комнату в гостинице «Де Резервуар». В декабре он все еще оставался там, когда написал давнему другу:
«Я нахожусь в Версале четыре месяца, но в Версале ли я? Я часто спрашиваю себя, не находится ли тот номер, в котором я живу – герметично запечатанный и освещенный электричеством, – в каком-то другом месте, а не в Версале, ведь я не увидел ни одного сухого листочка, кружащего хотя бы над одним фонтаном».
В тот год он запланировал поездку в Нормандию. Он сосредоточенно изучал путеводители и географические справочники и донимал людей, с которыми вел переписку, просьбами дать информацию о жилье, сдаваемом внаем. Он пообещал себе тихий отдых где-нибудь под Трувилем, если удастся найти идеальный дом, с разнообразными развлечениями и путешествиями в крытом автомобиле.
«Хорошее и сухое жилье, не среди деревьев… с электричеством, если возможно, достаточно новое, чтобы в нем не было пыли (современный стиль – вот то, что мне нужно, чтобы легко дышалось) и сырости. Мне нужны только спальня, две комнаты для слуг, столовая и кухня. Ванная не обязательна, хотя очень желательна. Гостиная не нужна. Как можно больше ватер-клозетов».
Но поездка в Трувиль не состоялась, оставив лишь почти настоящие воспоминания о том, чего никогда не было.
Чудесный телефон
Следующим летом (1907) он удивил себя и своих слуг, которые привыкли работать при искусственном свете и спать в дневное время, приехав на курорт Кабург, расположенный на берегу Ла-Манша. Он выбрал Кабург потому, что провел там несколько длинных и незабываемых отпусков со своей матерью, и потому, что Гранд-отель отвечал его запросам. Он писал своему другу, сидя в своем люксе на верхнем этаже: «Я целый год провел в постели». Затем, произведя краткий подсчет, поправил себя: «В этом году я вставал с постели пять раз».
Это было несколько неточно. В марте он навещал своего друга в Париже, который отравился устрицами. В апреле, наслаждаясь передышкой после шумной установки туалета в квартире своей соседки («она все меняет в нем сиденье – делает его шире, надо полагать»), он выходил на балкон и дышал воздухом. Он присутствовал на трех званых вечерах и посетил контору одной газеты с целью обсудить статью. Включая отъезд в Кабург, он вставал с постели всего семь раз.
Чтобы совершить более длинную поездку в Париже, ему нужно было лишь спуститься на улицу, где его ожидал вызванный по телефону шофер. Но всегда существовала возможность потеряться в начале или конце поездки. Два года назад, когда еще была жива его мать, которая прислушивалась к скрипу половиц, объявлявшему о возвращении сына, он вышел из такси, зашел в лифт (это слово – ascenceur – он всегда писал неправильно) и чуть не совершил противоправное действие против генерального директора кредитного банка Credit Fonder, который жил этажом выше.
«Я по рассеянности доехал на лифте, вышел до пятого этажа. Затем я попытался спуститься вниз, но до второго этажа доехать было невозможно. Я мог только вернуться на лифте на пятый этаж, откуда пешком прошел вниз, но не на тот этаж, и попытался взломать замок двери господина Тушара».
Однажды он спустился на лифте на улицу, повернул направо к византийскому куполу собора Святого Августина, затем еще и еще раз направо к универмагу «Прентан», а после этого, завершив маршрут длиной один километр, оказался очень близко к месту, откуда начал свое путешествие, но не смог узнать парадный подъезд своего собственного дома и нашел его с третьей попытки.
Телефон все упростил. Связь с Кабургом не всегда была надежной, потому что телефонные станции в провинции часто закрывались в девять часов вечера. Но в Париже его друзья могли спросить магический номер 29205 и поговорить с его консьержем (который отправлял посыльного наверх) или даже самим Марселем при условии, что телефон был подсоединен, а он услышал из своей постели или кабинета высокие трели, которые предпочитал резким звукам звонка. Разговор по телефону представлял собой небольшую пьесу для двух или трех голосов. Иногда он записывал диалог, к удовольствию своих друзей:
«Кто-то торопливо идет от консьержа: ты хочешь со мной поговорить. Я бросаюсь к телефону. «Алло, алло!» (Никто не отвечает.) Я звоню сам… ничего. Я прошу номер 56565. Они звонят: занято. Я настаиваю. Они снова звонят: занято. И вот в этот момент звонишь ты: «Господин де Круассе хотел бы узнать…» Полагаю, что именно в тот момент ты дал знак своему секретарю сказать, что какое-то более подходящее приглашение заставило тебя передумать. Как бы то ни было, следует тишина, и человек вешает трубку. Я звоню снова: они неправильно меня соединяют. И так это и продолжается».
