Богоматери, с которыми автор сверялся для проведения своих собственных алхимических опытов, и необычной смесью скептицизма и веры. Утверждая, что труды некоторых псевдоалхимиков следует читать «не просто с щепотью соли, а с целой солонкой», Фулканелли также защищал научную целостность своей отрасли знаний:
«Наша наука такая же конкретная, настоящая и точная, как оптика, геометрия и механика. Ее результаты так же ощутимы, как и результаты, полученные в химии. Воодушевление и вера – это стимуляторы и ценные помощники, но они должны быть подчинены логике, разуму и практическому опыту».
К тому моменту, когда Фулканелли вступил в контакт с профессором Эльброннером, его книга уже не отражала его образа мыслей. В 1926 г. он слишком легко отвлекался на путаные эзотерические рассуждения постсредневековых алхимиков. В 1937 г. он вернулся к тому, что изначально давало ему вдохновение, и особенно к тому, что он назвал в своей книге «поистине любопытным небольшим четырехугольным барельефом» на западном фасаде собора Парижской Богоматери.
Неизменный интерес к книге вызывала тайна личности Фулканелли, которая на протяжении последних восьмидесяти лет занимала внимание тысяч приверженцев оккультизма
[13]. Более практичный вопрос, который профессор Эльброннер, должно быть, задавал себе: что алхимик делает на газовом заводе? Если судить по большому количеству поездок, упоминаемых в книге, которые совершал Фулканелли, то он не испытывал недостатка в средствах и не нуждался в работе. Но когда Эльброннер и его коллега пришли на тихую площадь Сен-Жорж и посмотрели на удивительное здание прямо над старым входом на станцию метро, в котором размещалась Парижская газовая компания, им могло бы прийти в голову, что это, в конце концов, подходящее место для человека, занимающегося алхимией. Гостиница «Паива» была построена в 1840 г. в квартале, в котором в те времена располагались дорогие антикварные магазины, жили работающие на дому куртизанки и состоятельные артистические натуры, притворяющиеся затворниками. Скульптор, прославившийся своими аллегорическими сценами с животными, покрыл фасад своего дома удивительно избыточным количеством фигур. Одна из статуй оказалась Гермесом, держащим свои инструменты каменщика. Почернев за сто лет от дыма, это здание представляло собой в сумерках зловещее зрелище, а желтый свет, пробивавшийся из некоторых зашторенных окон, наводил на мысль о чем-то более интересном, чем производство газа для коммунально-бытовых нужд.
На самом деле причины, заставившие Фулканелли пойти на работу в Парижскую газовую компанию, были, вероятно, практическими. После войны Объединенная разведывательная служба США обнаружила, что радиоактивный торий ввозился во Францию для использования в зажигалках и газовых светильниках, а не для того, чтобы делать ядерный реактор, как они думали. Иными словами, завод по производству газа был одним из немногих мест, где человек, не работавший в научном учреждении, мог незаметно получать небольшое количество того загадочного элемента, превращение которого наблюдали профессора Содди и Резерфорд.
Встреча произошла в одной из лабораторий в задней части здания. Двое ученых были одеты в повседневную одежду; на алхимике был лабораторный халат. Он хотел рассказать им необычную историю, которая могла бы показаться совершенно фантастической, если бы ему не были известны подробности их работы в ядер-ной физике, в частности то, что они обнаружили радиоактивные выбросы во время испарения висмута в жидком дейтерии под высоким давлением. Оказалось, что этот алхимик был другом Пьера Кюри и имел хорошую подготовку по этой теме. Он говорил ясным металлическим голосом, обладая лаконичностью лектора, обращающегося к умным студентам. В его голосе слышались нотки нетерпения, которые контрастировали со старомодной учтивостью его дикции.
– Вы очень близки к успеху в ваших экспериментах, подобно нескольким вашим современникам. Могу я высказать слова предостережения? Работа, которой занимаетесь вы и ваши коллеги, исполнена ужасных опасностей. Они угрожают не только вам, но и всему человечеству.
На лице Бержье появилась ироническая улыбка, которой алхимик то ли не придал значения, то ли не заметил.
– Освободить энергию ядра легче, чем вы думаете, а искусственная радиоактивность, которую вы получите, сможет отравить атмосферу Земли за несколько лет. Могу добавить, что это абсолютно возможно, так как алхимики умели производить атомные взрывчатые вещества из нескольких граммов металла, которые могли смести с лица Земли целые города.
Бержье учился у Марии Кюри, и ему еще предстояло многое узнать о непредсказуемом мире ядерной физики, но, наверное, он счел, что кончилось то время, когда ему нужно слушать лекции. Он уже собирался прервать алхимика, когда тот поднял палец в назидании:
– Я знаю, что вы собираетесь сказать, но это неинтересно. Алхимики ничего не знали о строении атома, им было неизвестно электричество, и у них не было способа определять радиоактивность. Но я должен сказать вам, хотя у меня и нет доказательств, что геометрическое расположение высокочистых веществ способно высвобождать силы атома без электричества или вакуумных технологий.
Он остановился, словно для того, чтобы идея самодельного реактора проникла в их сознание. На его лице было удивительно безразличное или, возможно, слегка безумное выражение. Ни один из ученых не проронил ни слова. Бержье посмотрел на шарлатана в лабораторном халате и, видимо, увидел прекрасные мимолетные последствия какого-то неповторимого эксперимента. Слова этого человека запустили цепную реакцию в его мозгу. И хотя сейчас это кажется почти невероятным, до тех пор, пока в следующем году в Берлине Отто Хан и Фриц Страссман не открыли расщепление атомного ядра, почти никто не принимал в расчет разрушительный потенциал ядерной энергии, и только в 1942 г., когда ядерный реактор Энрико Ферми, находившийся под футбольным стадионом Университета в Чикаго, дошел до критического состояния, появилось нечто отдаленно соответствующее «геометрической» бомбе алхимика.
Где-то в здании захлопнулась дверь. Эльброннер и Бержье обменялись взглядами, словно чтобы убедиться, что объективная реальность по-прежнему существует и ничто необъяснимое не мешает их восприятию.
– Я попросил бы вас признать, – алхимик продолжал, словно не замечая эффекта, который произвели его слова, – что когда-то, возможно, существовала цивилизация, которая знала об атомной энергии, была уничтожена неправильным ее использованием и, – теперь казалось, что его глаза сверкают, – что некоторые их технологии уцелели.
