Он дошел до конца платформы, где металлическая табличка гласила: «Пассажирам входить в тоннель запрещено – опасно для жизни». Затем он прошел через турникет со всеми людьми. Теперь эскалаторы не работали, а электрические лампочки были всегда тусклыми. Он шел вверх по лестнице так же медленно, как и все взрослые вокруг него. В его желудке возникла боль, которая напомнила ему, что он ничего не ел, хотя голода он не чувствовал.
Наверху эскалатора он остановился за колонной, которую кто-то использовал как писсуар, засунул руку внутрь пальто, потянул за свитер и оторвал звезду, скомкал ее в кулаке и положил в карман. Вокруг были мужчины и женщины, направлявшиеся в переходы с видом людей, которые знают, куда идут. Он долго стоял перед картой метро, следя за разноцветными линиями глазами, и, чтобы все выглядело более убедительно, также изучил доску, на которой висел список всех закрытых станций. На карте он в основном изучал синюю линию, которая шла от «Этуаль» в верхний правый угол Парижа. Он увидел станции «Бельвиль», «Комбат» и «Пельпор» и тогда подумал о своем школьном друге Элбоде, которому не нужно было носить звезду и родители которого всегда были очень вежливы с ним.
Теперь на станции было так много людей, что иногда они натыкались на кого-нибудь, кто там просто стоял. Мать Анны пришла на станцию с платформы набережной Гренель и сочла за чудо, что нашла там свою дочь, хотя Анна просто сошла с поезда и терпеливо ждала в той части станции, где сходились все линии. Когда Нат отвернулся от карты метро, он увидел маленькую девочку, которую мать прижимала к своей юбке, и подумал, не нужно ли ему подойти и заговорить с ними, но вместо этого он прошел мимо и присоединился к толпе людей, идущей по направлению к вывеске с надписью «Насьон».
Чуть позднее в тот день он стоял на лестничной площадке перед дверью, за которой жила семья Элбод, и это был тот самый момент, который он часто переживал заново после того, как несколько месяцев спустя пересек демаркационную линию по дороге в Гренобль и попал в Свободную Зону.
По всему Парижу – в тот день и последующие дни – люди открывали для себя новые части города. Это выглядело почти так, будто они никогда и не жили в нем. Семья Риммлер, жившая в доме номер 51 по улице Пиат, обнаружила, что над гаражом по соседству с их домом есть небольшая комнатка, в которой могли спать десять человек, если они сядут спиной к стене. В доме номер 181 по улице Фобур-Сент-Антуан консьержка отперла одну из комнат старых дев на пятом этаже, которую семейство Цельник никогда не видело и даже не думало о ней раньше. На улице Розье, на которой люди, идя на работу, удивлялись неожиданной тишине, мать посадила своего сына в мусорный контейнер, и, скрытого под кухонными отбросами, его привезли в соседний дом, а оттуда – на сборный пункт на улице Ламарка. Некоторые семьи перебрались на черные лестницы и чердаки или в утлы за занавеской в квартирах соседей и чувствовали себя так, будто уехали на большое расстояние, хоть и находились всего в нескольких метрах от родного дома.
Когда были задействованы все те места, о существовании которых раньше и не подозревали, стало казаться, что город раскрывает некоторые из своих тайных ресурсов, пытаясь вместить новый приток людей, хотя в реальности в Париже стало на тринадцать тысяч человек меньше, чем пару дней назад.
В то время, когда зловонный велодром пустел, – его обитателей увозили автобусы, направлявшиеся в Драней, расположенный в северо-восточном пригороде, а затем поезда, уходящие куда-то на восток, – люди, оставшиеся в Париже, пребывали в ожидании в своих комнатах и убежищах и не проводили больше двух ночей в одном и том же месте. Анна и ее мать жили как затравленные животные два года, прежде чем их снова арестовали и отправили в неизвестное место, которое дети в своих играх называли «Питчи Пои». Так как никто из беженцев не отваживался выйти на улицу, им приходилось пользоваться продуктовыми талонами других людей, и они старались сделать так, чтобы щедрость их соседей продлилась как можно дольше.
Как обычно, консьержкам приходилось ломать голову в поисках решения непредвиденных проблем. Они отключали воду, газ и электричество, как им было велено, но у полицейских был также приказ оставлять у консьержек домашних животных. Некоторые из этих укромных небольших каморок на первом этаже многоквартирных домов превращались за ночь в вонючие переполненные зверинцы. Кошек отпускали – в газете появились предупреждения о смертельных бациллах, передающихся от насекомых-паразитов кошкам, а от них людям, – но когда стало очевидным, что их владельцы никогда не вернутся, собак, кроликов, морских свинок и даже певчих птиц стали использовать в качестве добавки к мясному рациону, что в любом случае их ожидало, так как жизнь не становилась легче.
Город вернулся к тому, что сходило за норму, и сдержанные рассказы об арестах, самоубийствах, брошенных детях, живущих в пустых квартирах, и зловонии на Зимнем велодроме присоединились ко всем невероятным слухам, которые отравляли воздух и наполняли его тайнами, которые никто не хотел разгадывать.
Некоторые оставленные дети вновь увидели своих родителей, когда они, поддавшись на обман, приходили на сборный пункт Объединения французских евреев, где их сажали на поезд, идущий в Дранси. Другим давали новые имена и отправляли жить с новыми родителями в другие части Франции. Когда становилось действительно страшно, многие дети вели себя как взрослые. В то время как их родители заново переживали ужасы детства, их дети посылали им письма с просьбами не тревожиться, используя тайный код: «У нас была довольно сильная буря» или «Начинает светить солнце». Они старались думать обо всех тех вещах, о которых хотели бы услышать их родители, но было нелегко утешить матерей и отцов, когда их уже не было там, чтобы получать утешения.
Влюбленные в Сен-Жермен-де-Пре
Цвет: черно-белый, 35 мм
Без звука, никаких титров
Постепенно появляется изображение
1. Дом Мадлен
Булыжник на площади.
Картинка глазами ДЖУЛЬЕТТЫ.
Серо-коричневые фигуры тащат сумки, спеша по своим делам. Одна или две машины, везде велосипеды, проезжает велотакси, педали которого крутит молодая женщина в коротких штанах. Если можно, никаких голубей.
Кадр общего плана: ШАРЛОТТА выходит из небольшой толпы на улице Рояль и машет рукой камере. Она начинает переходить через площадь, двигаясь целеустремленно с сумкой через плечо. Солнце просвечивает через ее белую юбку, волосы раздувает ветерок; она выглядит молодой и жизнерадостной.
Камера отъезжает и дает изображение крупным планом:
ШАРЛОТТА кажется совсем близко, хотя ей еще нужно пройти какое-то расстояние до камеры.
На площадь въезжает черный «ситроен» за ее спиной слева. Звук хлопающих дверей. Трое мужчин в габардиновых пальто и мягких фетровых шляпах хватают ШАРЛОТТУ и запихивают ее в машину.
