В это время, если верить единственному на тот момент свидетельству, небольшая машина темного цвета повернула за тот же угол слишком резко и чуть не притиснула его к краю тротуара. В этом не было ничего необычного, но, как он вскоре после этого сказал журналистам, это сделало его «бдительным». В конце концов, это были беспокойные времена. Едва ли он был самым преданным приверженцем деколонизации – будучи министром юстиции, он призывал сокрушить освободительное движение в Алжире военной мощью, – но как будущий сторонник всего, что будет представлять антиголлистская партия, он был более или менее обязан поддерживать вывод войск, а многие во Франции были настроены против любого политика, который даже намекал на независимость Алжира. Всего лишь тремя днями ранее «Пари пресс» сообщила о профранцузско-алжирском ударном подразделении, которое перешло испанскую границу и действовало где-то на территории Франции.
Он мягко прибавил скорости на улице Сены, которая вливается в улицу Турнон. Впереди он мог видеть купол Сената. Повернув направо, он должен был приехать на угол улицы Гюйнеме, где жил. Но когда он взглянул в зеркало заднего вида, другая машина была все еще там, так что вместо того, чтобы ехать домой, он повернул налево, как позднее объяснил, «чтобы дать себе время подумать». Впереди был бульвар Сен-Мишель; ограда Люксембургского сада находилась справа от него, пустые книжные магазины улицы Медичи – слева.
По его собственному рассказу, последовавшая цепочка событий с начала до конца, вероятно, заняла чуть более двух минут. На площади Медичи темная машина поравнялась с ним и попыталась сбить его с дороги. У него больше не было сомнений. Он вжал педаль газа в пол. «Пежо» отреагировал почти мгновенно и рванул вдоль бульвара. В зеркале заднего вида он увидел, что другая машина отстала. На первом же повороте – на плохо освещенную улицу Огюст-Комт, которая проходит между Люксембургским садом и Обсерваторией, – он бросил машину вправо, съехал на обочину слева и открыл дверцу машины. Он перепрыгнул через металлическую ограду, сделал четыре или пять шагов по траве и распластался на земле.
Лежа лицом вниз на сырой траве, он слышал визг шин и треск выстрелов из автоматического оружия. Это был бы нелепый конец для человека, который шесть раз бежал из лагерей для военнопленных, – быть убитым в парижском парке. В 1940 г., когда он был ранен под Стенеем на реке Мёз, санитарной команде пришлось оставить его на открытой местности под обстрелом немецкого истребителя. Возможно, именно этот опыт дал ему хладнокровие, чтобы встать на ноги, перебежать лужайку и перепрыгнуть через живую изгородь, которая обрамляет улицу Обсерватории. Он протиснулся в подъезд номер 5 и позвонил в колокольчик. В этот момент он услышал, как машина наемных убийц с ревом умчалась в ночь.
Весь квартал был разбужен. Полиция приехала на место действия моментально, а вслед за ней – журналисты. Были установлены телевизионные камеры, были видны фотовспышки. Серьезность инцидента было нетрудно увидеть: семь пулевых отверстий в передней и задней дверцах «Пежо-403». Сенатор демонстрировал образцовое спокойствие, но был явно потрясен.
Было уже за час ночи. Записав все подробности – погоня вдоль бульвара, небольшая машина с двумя или, может быть, тремя вооруженными людьми, – репортеры ринулись в круглосуточно работающие бары, чтобы позвонить в свои отделы новостей, или побежали назад через реку в свои бюро, расположенные во втором округе. Они успели как раз вовремя, чтобы ночные редакторы вставили краткие сообщения: «Покушение на жизнь сенатора сорвалось в последний момент». На следующий день (суббота 17 октября) это была главная новость во всех газетах. В кои-то веки политическая новость была такой же захватывающей, как и детективный роман, и помощники редакторов получили легкую работу:
«Смертельная погоня в садах Обсерватории!»
«Две фары в ночи… это были убийцы!»
В газетах были карты и диаграммы с пунктирными линиями и стрелками, показывающими, где именно сенатор перепрыгнул живую изгородь на улице Обсерватории и где он стоял, когда убийцы уехали. Были помещены фотографии пулевых отверстий в кузове машины и садовой ограде, которая, как оказалось, была высотой около полутора метров. (Очевидно, сенатор был человеком, который держал себя в хорошей форме.)
«Полностью сознавая опасность, господин Франсуа Миттеран продолжал управлять машиной и разрабатывал план, как ускользнуть от преследователей… Ему удалось остаться в живых при попытке хорошо продуманного покушения на убийство благодаря необыкновенной выдержке под обстрелом, присутствию духа и отличному знанию Латинского квартала».
Стрельба в садах Обсерватории подняла тревогу по всей Франции. Были введены новые меры безопасности. К лицам, сочувствующим Алжиру, нагрянула полиция и провела в их квартирах обыски. Был ужесточен пограничный контроль. Умеренные левые политики и обозреватели предупреждали о возможном фашистском перевороте и требовали быстрых и эффективных ответных мер. Республика была в опасности. Закручивание гаек было таким внезапным и жестким, что некоторые правые политики стали заявлять, что это все коварная попытка оправдать политические репрессии и дискредитировать дело патриотов Французского Алжира.
Сам сенатор Миттеран демонстрировал восхитительную сдержанность. Даже на пике своей парламентской карьеры он никогда не был так востребован. Его осаждали газетные фотографы и донимали просьбами об интервью. Однако в своих заявлениях прессе он ограничился несколькими осторожными словами: «Так как в настоящий момент накал страстей высок, я не хочу говорить что-либо способное воспламенить ситуацию, хотя простая логика привела бы к мысли, что объяснение этого нападения сосредоточено в климате политических страстей, созданном экстремистскими группами».
Для человека, который скользил вниз по дорожке, это был необычный поворот событий. Проходил день за днем, и он становился главным приверженцем борьбы с террористами правого крыла. Сообщения с выражением сочувствия и поддержки приходили к нему изо всех уголков Франции. Покушение едва ли было тем событием, которое следовало праздновать, но хороший политик знает, как извлечь выгоду из неприятности. Франсуа Миттеран вернулся туда, где должен был быть. Де Голль уже больше не мог его игнорировать, а социалисты, которые избегали его из-за сомнительного прошлого, стали приветствовать как закаленного в боях героя в долгой борьбе с голлистами.
Комиссар Кло
В то время реально существовал лишь один человек, которому можно было доверить деликатное и потенциально опасное дело по выслеживанию террористов. Только один человек заслужил уважение политиков, преступников и средств массовой информации и обладал достаточным общественным положением, чтобы обеспечить всестороннее и честное расследование.
Комиссар Жорж Кло, возглавлявший бригаду уголовного розыска, был приветливым и скромным человеком, которого смущала собственная ослепительная репутация. Во многих журналах его изображали под такими заголовками, как «Комиссар Кло против Деде л а Габардина», так что некоторые люди думали, что он вымышленный персонаж. За год до покушения на сенатора Миттерана Кло появился в телевизионной программе, посвященной Сименону, создателю комиссара Мегрэ, и попытался объяснить, чем именно приключения Мегрэ отличаются от рутинной тяжелой работы настоящих детективов. Но так как сам Кло был одним из эталонов Мегрэ, ему не удалось, несмотря на убедительно скучную окружающую обстановку – металлические шкафы картотеки и пластиковые стулья, – охладить эти романтические представления.
