Президентский кортеж приближался к перекрестку со скоростью девяносто километров в час, гудя сиренами, как скорый поезд. Водитель, который направлялся в Париж, съехал на обочину и увидел, что через дорогу тянется и потрескивает цепочка крошечных язычков пламени, прежде чем почувствовал, что его пальцы бросили руль. Ален де Буассье крикнул своим тестю и теще: «Ложись!» за секунду до того, как мужчины в «ситроене» и «эстафете» открыли огонь. В демонстрационном зале взрывались телевизионные экраны. В кафе «Трианон», закрытом в конце сезона, пули пробили виниловые стулья. На одну-две секунды резкий звук разгоняющихся моторов заглушил шум четырех пистолетов-пулеметов М-1, одного МР-40 и двух пулеметов FM-24/29.
Остановленный перекрестным огнем, «ситроен» де Голля был бы открыт для прямого огня стрелков, которые ждали на углу улицы Дюбуа. Таков был план, разработанный в квартире в Медоне с помощью игрушечных машинок на столе.
С вибрирующими в руках пулеметами террористы увидели, что мотоциклисты свернули в сторону и рванули вперед; они видели дрожащую картинку – место действия, – внезапно обстрелянную градом пуль; они видели, как, сверкнув хромированным и отполированным корпусом, «ситроен», за рулем которого сидел человек, промчавшийся сквозь стену пламени у Пон-сюр-Сен, с ревом пронесся мимо, в сторону заката, оставляя позади Пти-Кламар, который выглядел даже еще более жалким, чем обычно.
Спустя три минуты президент де Голль вышел из «ситроена» на взлетно-посадочную полосу в Виллакубле. Мелкие кусочки стекла тонкой струйкой ссыпались с его костюма на бетонное покрытие. Его жена сказала: «Надеюсь, с цыплятами все в порядке». Она думала о продуктах для обеда в четверг, которые лежали в багажнике «ситроена», но полицейские решили, что она их имеет в виду, так как слово poulet
[37] означает также и «полицейский». Де Голль, который всегда отличался сдержанностью, поблагодарил своего водителя и зятя и спокойно сказал: «На этот раз они подобрались совсем близко». Казалось, он больше огорчен неумелостью бойцов ОАС: «Они не могли попасть в дверь сарая с десяти шагов».
Менее чем через час «эстафету» нашли в Медонском лесу. Пулеметы были все еще внутри ее вместе с бомбой, которая должна была уничтожить улики. Запал был подожжен, но по какой-то причине потух. Большинство заговорщиков были пойманы в течение двух недель, не поймали только Хромого. На месте преступления эксперты нашли сотню гильз, разбросанных на перекрестках. Казалось невероятным, что только один человек был ранен. (Водителю, ехавшему в Париж, пришлось перевязать указательный палец.) Около десяти пуль попали в машину, а большая их часть была выпущена слишком низко и не причинила большого вреда. Несмотря на «крота» в Елисейском дворце, никто не сказал убийцам, что президентский «ситроен» снабжен пуленепробиваемыми шинами и гидравлической подвеской. Даже при этом их постигло почти невероятное невезение. Два пистолета-пулемета заклинило, и Хромому пришлось менять обойму во время стрельбы.
Пораженные везением де Голля и смущенные своей неудачей, некоторые члены ОАС начали подозревать, что это и другие нападения были срежиссированы агентами тайных служб с целью дискредитировать ОАС и превратить президента в «живое чудо». Видимо, этой же точки зрения придерживались и телевизионные комментаторы, согласно премьер-министру Помпиду, которому об их саркастических репортажах рассказал друг, у которого был телевизор. Как же тогда, по мнению журналистов, можно объяснить быструю поимку виновных, погасший запал, неуязвимость де Голля и все остальные более мелкие чудеса?
Никаких улик, свидетельствовавших об участии во всем этом тайных служб, так и не было обнаружено, и, даже если бы оно и было, это только укрепило бы репутацию де Голля благодаря необыкновенным компетенции и хитрости. Во всех экстренных случаях, с которыми тот столкнулся за последние двадцать лет, он никогда не делал тайну из того факта, что иногда необходимо обманывать электорат в интересах государства. Большинство избирателей восхищались им из-за того, что он так говорил. Было широко распространено мнение, что без лидера, умеющего обмануть своих врагов, Франция не смогла бы выжить в мире предательства и насилия.
Через четыре недели после покушения в четверг вечером 20 сентября мрачная фигура «живого чуда» промелькнула в уличном движении на перекрестке дорог в Пти-Кламаре. Президент де Голль решил, что настало время сделать электорату важное сообщение. По иронии судьбы, от этого, вероятно, выиграл владелец недавно отремонтированного демонстрационного зала телевизоров «Дюкрете-Томсон»: передачи, имеющие историческое значение, вроде этой всегда приносили пользу бизнесу.
Президент де Голль сидел в Золотой гостиной Ели-сейского дворца. Карикатурист мог бы изобразить его в виде человека-маяка во время бури. Его брови ныряли вниз и высоко взлетали, как чайки; его большие руки протягивались вперед, словно чтобы спасти хрупкого ребенка – Французскую Республику. Фоном ему служили хранившие молчание классики французской культуры в кожаных переплетах.
«Француженки, французы… Мы с вами выдержали столько трудов, слез и крови, мы познали одни и те же надежды, страсти и победы, что между нами сложились единственные в своем роде, особые узы. Эти узы, которые нас соединяют, являются источником власти, которой я наделен, и ответственности, которая приходит вместе с этой властью…»
В своей квартире на улице Гюйнеме Франсуа Миттеран слушал эту передачу со смесью затаенной ненависти и восхищения. Де Голль читал свое обращение выразительно и мучительно медленно. Его тон подразумевал скорее долгие размышления, нежели реакцию на прошедшие события. Покушение вызвало волну сочувствия, и де Голль был на пике своей карьеры с момента Освобождения. Никто не обвинил бы его в слабости, если бы он решил уйти в отставку и жить тихо-мирно в Коломбо-ле-Дёз-Эглиз, оставив Елисейский дворец более молодому и энергичному человеку…
«…Несмотря ни на что, личная свобода сохранена. Важная и болезненная проблема деколонизации решена. Нам предстоит много трудов, так как нация, которая продолжает жить, продолжает развиваться. Но никто не может всерьез верить, что развитие может произойти, если мы отречемся от наших надежных институтов. Государство окажется в пропасти…»
Наверное, именно тогда Франсуа Миттеран нашел заглавие для своей следующей книги. Это будет суровое обвинение голлистской политики и практики и самого «некоронованного диктатора»…
«Краеугольный камень нашего строя – президентское правление. Следовательно, вместо того, чтобы быть избранным сравнительно небольшим числом избранных представителей, президент должен получать свой мандат непосредственно от народа…»
Он назовет свою книгу «Перманентный государственный переворот»…
«Поэтому я решил предложить, чтобы с этого времени президента выбирали всеобщим голосованием…»
Нужно признаться, это был мастерский ход. Сенат и большая группа депутатов были противниками введения «бонапартистского режима». Слишком большой властью будет облечен один человек… Но избиратели, забыв о долгосрочных последствиях, неизбежно станут прославлять живое чудо точно так же, как их прадеды спешили к избирательным урнам, чтобы ратифицировать государственный переворот Наполеона III.
