Только несколько тысяч студентов дошли до Марсова поля. Посидев на траве у Эйфелевой башни, послушав речи, студенты снова заняли Сорбонну, в то время как профсоюзные лидеры пошли по домам и стали готовиться к переговорам с правительством.
23
Теперь Париж вступил в период радостного хаоса. Несмотря на профсоюзы, всеобщая забастовка продолжалась. Вскоре за бензином выстроились очереди, а с улиц исчезли «ситроены», «форды», «пежо», «рено» и «симки». Парижане заново открывали для себя свой город и заговаривали друг с другом на улицах. Пустые железнодорожные пути сияли на солнце, рыбакам на Сене и канале Сен-Мартин не мешали волны от проплывающих барж. Даже магазин «Монопри», супермаркеты которого, расположенные в подвальных помещениях, произвели нечто вроде революции в розничной торговле, работая по понедельникам, оставался закрытым.
После двух недель всеобщей забастовки над городом нависла угроза нехватки сигарет, но рабочие и студенты стояли на своем. Они организовали производство сигарет, сделанных из брошенных окурков, которые продавались упаковками по четыре штуки по приемлемой цене, равной четырнадцати сантимам.
24
Во время забастовки протесты продолжались, но в воздухе уже витала ностальгия по бунтам. Ночь с 23 на 24 мая была названа второй «ночью баррикад». Студенты рассчитывали отпраздновать годовщину Парижской коммуны поджогом ратуши Отель-де-Виль, но тайные агенты, одетые в кафтаны и куртки Мао, предупредили властей, и полиция вывела огромный скоростной бульдозер, позаимствованный в армии. Тогда студенты, рабочие и безработные собрались на Лионском вокзале и разрозненными группами отправились на правый берег, где подожгли Парижскую фондовую биржу и напали на пожарных, приехавших гасить огонь.
Впечатления от этих событий впоследствии будут цениться как воспоминания об исключительном опыте и многократно пересказываться детям, внукам и исследователям: вой сирен, глухой шум вертолетов, летящих над крышами домов, звук обутых в башмаки ног, шагающих по улицам, параллельным главным магистралям, едкий запах слезоточивого газа, блестящий черный пластик плащ-накидок и полицейских дубинок, скользкая слякоть расплющенных бутербродов. Чувство бесценного, неповторимого опыта усиливалось физическим преображением студентов: они выглядели измученными, невыспавшимися людьми с сомнительной репутацией. Их лица были покрыты тальком или скрыты под масками из носовых платков, вымоченных в лимонном соке, которые были защитой от газа. В вихрящихся клубах химикатов улицы современного Парижа выглядели как части старых революционных предместий или – если напрячь воображение – как сцены из вьетнамской войны в «Пари матч».
В течение двух часов во вторую «ночь баррикад» большие районы Парижа находились в руках студентов. Часто говорили, что население, которому телевидение промывает мозги, никогда не взяло бы Бастилию, потому что все ринулись бы по домам смотреть это по «ящику». Но теперь, как будто случайно, студенты (или, скорее, восемь миллионов бастующих рабочих) привели Пятую республику на грань катастрофы.
В отсутствие лидеров они не сумели извлечь выгоду из своего преимущества. В тот и последующие дни отряд CRS и полиция, которые боялись, что их линчуют разозленные горожане, хватали студентов и школьников, проезжавших мимо на велосипедах, прокалывали шины и высыпали содержимое их ранцев на улицу. Они выстраивали их у «салатников» и пинали в гениталии. Они арестовывали людей с грязными руками, темной кожей или (помня о Рыжем Дэни Кон-Бенди) рыжими волосами. По той же причине они арестовывали людей с иностранными именами или акцентом. Они били их по горлу и прогоняли между шеренгами бойцов CRS, которые ломали им ребра и носы. В больнице Божон, которая стала местом сбора задержанных, они угрожали им дальнейшими избиениями и не давали позвонить своим родным или получать медицинскую помощь. Прежде чем отпустить их, они отбирали у каждого задержанного один ботинок.
Светофоры в Латинском квартале меняли свет с красного на зеленый и, казалось, исполняли чисто декоративную функцию. К концу мая Париж начал напоминать декорации к научно-фантастическому фильму. Когда метро ходило, бойцы CRS, которые выглядели как марсианские роботы, ждали, когда студенты появятся из подземки на станциях «Кардинал Лемуан», «Мабийон» и «Мобер-Мютюалите». Сохранилось несколько анклавов хаоса, как колонии людей после ядерного взрыва. В Сорбонне и театре «Одеон» хозяйничали группы анархистов и крысы. Многие из тех, кто был внутри, видели университет или театр впервые. В Сорбонне запахи ладана и пачулей были сильнее запаха дезинфицирующих средств. Первые лозунги исчезли под наплывом анархистских надписей и краски. Девушки и юноши теряли в коридорах невинность. Они открыли для себя Джимми Хендрикса, Дженис Джоплин, гашиш и ЛСД. Атмосферу легкомысленного оптимизма поддерживали представители студентов, которые всех уверяли, что в конце учебного года будет считаться, что они сдали несуществующие экзамены.
Документ 5 (лозунги конца мая 1968 г.)
«Экзамены – раболепие, социальный прогресс и иерархическое общество».
«Если бы Бог существовал, его пришлось бы отменить». «Когда палец указывает на луну, идиот смотрит на палец» (китайская пословица).
«Реформ, черт подери!»
25
После трех недель беспорядочного возбуждения в конце мая 1968 г. должна была наступить разрядка напряжения.
Президент де Голль таинственно исчез в пик всеобщей забастовки. Ходили слухи, что он уехал в Баден-Баден, чтобы заручиться поддержкой армии в случае государственного переворота. Тем временем профсоюзы заключили с правительством сделку. Минимальная заработная плата рабочих была поднята на 36 процентов, рабочая неделя сокращена до сорока часов, а профсоюзы получили больше прав в управлении заводами.
К удивлению профсоюзных лидеров, эти предложения были отвергнуты рядовыми членами. Именно тогда президент де Голль возвратился в Париж. 30 мая он сидел за рабочим столом перед радиомикрофоном и говорил о «запугивании, опьянении и тирании». Он также появился на телевидении, и одно его появление стоило тысячи танков: уши старика, обвисшая кожа, бесцветные глаза, похожие на затопленные шахты, и длинное серое лицо сильно пострадавшего от осадков муниципального изваяния. Большинство населения, обладавшее избирательным правом, сочло это обнадеживающим. Президент объявил о роспуске Национального собрания. Выборы в законодательный орган (но не президентские) должны были состояться в июне.
26
Эффект был почти мгновенным. Профсоюзы оставили рабочих бойцам CRS и все свое внимание обратили к избирательной кампании. Май 1968 г. был чарующим и театральным. Июнь 1968 г. был более кровавым и менее привлекательным для телезрителей, особенно потому, что большая часть ключевых событий происходила не в Париже. Именно в июне силы правопорядка, сражаясь с представителями своего класса, оправдали свою репутацию. 11 июня на заводе «Пежо» в Сошо, расположенном на востоке Франции, были убиты двое рабочих, а сто пятьдесят один человек получили серьезные ранения. Правительство ввело закон чрезвычайного положения: многие левые организации были объявлены вне закона, демонстрации запрещены, а военизированные группы голлистов получили карт-бланш «поощрять» рабочих заканчивать забастовку.
