– Извините, архиепископ, но должен сказать, что, по моему мнению, вы совершили серьезную ошибку, приехав сюда.
– Почему, ваше высокопреосвященство?
– Потому что христиане на Ближнем Востоке и без того подвергаются опасности, без провокативного назначения вас кардиналом и вашего появления в Риме.
– Я, естественно, осознаю риски. По этой причине я долго раздумывал – приезжать мне или нет. Но могу вас заверить, я долго и усиленно молился, перед тем как отправиться в путь.
– Что ж, вы сделали свой выбор, вопрос закрыт. Однако теперь, когда вы оказались здесь, должен вам сказать, что не понимаю, каким образом вы предполагаете вернуться в Багдад.
– Конечно, я вернусь и, как и тысячи других, буду пожинать последствия, которые вытекают из моей веры.
– Я не ставлю под сомнение ни ваше мужество, ни вашу веру, архиепископ, – холодно сказал Беллини. – Но ваше возвращение будет иметь дипломатический резонанс, а потому, возможно, будет зависеть не только от вашего решения.
– Но и не от вашего, ваше высокопреосвященство. Это будет решение следующего папы.
«А он сильнее, чем кажется», – подумал Ломели.
На сей раз Беллини не нашел ответа, и тогда Ломели сказал:
– Братья, мы забегаем вперед. Суть в том, что вы приехали. И теперь нужно перейти к вещам практическим: посмотреть, есть ли для вас комната. Где ваш багаж?
– У меня нет багажа.
– Что, вообще никакого?
– Я думал, что в аэропорт Багдада лучше прийти с пустыми руками, чтобы скрыть мои намерения, – куда бы я ни пошел, за мной идут агенты правительства. Одну ночь я провел в зале прилета Бейрутского аэропорта, а в Риме приземлился два часа назад.
– Ну и ну! Посмотрим, что можно для вас сделать.
Ломели повел его из кабинета к стойке регистрации:
– Монсеньор О’Мэлли – секретарь Коллегии кардиналов. Он попытается найти все, что вам необходимо. Рэй, – обратился он к О’Мэлли, – его высокопреосвященству понадобятся туалетные принадлежности, чистая одежда… и, конечно, богослужебная одежда.
– Богослужебная? – переспросил Бенитез.
– Когда мы отправляемся голосовать в Сикстинскую капеллу, то должны быть одеты по всей форме. В Ватикане наверняка найдется свободный комплект.
– «Когда мы отправляемся голосовать в Сикстинскую капеллу…» – повторил Бенитез и вдруг посмотрел на Ломели ошеломленно. – Простите, декан. Чувства меня переполняют. Как я могу голосовать ответственно, если даже не знаю ни одного из кандидатов? Кардинал Беллини прав. Мне не следовало приезжать.
– Ерунда! – Ломели ухватил его за руки – они были худющие, хотя он опять почувствовал какую-то внутреннюю жилистую силу. – Послушайте меня, ваше высокопреосвященство. Сегодня мы все обедаем вместе. Я вас представлю, и вы за обедом сможете поговорить с вашими братьями кардиналами – некоторых из них вы знаете. По крайней мере, по их репутации. Вы будете молиться, как и все мы. Дух Святой наставит нас, и мы сделаем выбор. И для всех нас это будет незабываемый духовный опыт.
Вечерня началась в часовне на цокольном этаже. По холлу плыли звуки григорианского хорала. Ломели вдруг почувствовал, что валится с ног от усталости. Он оставил О’Мэлли присматривать за Бенитезом, а сам сел в кабину лифта и поехал на свой этаж. В комнате стояла духота. Кондиционер, похоже, не работал. Ломели на мгновение забыл о заваренных ставнях и попытался открыть окно. Из этого ничего не получилось, и он оглядел комнату. Свет горел очень ярко. Белые стены и полированный пол, казалось, усиливали сияние. Он ощутил приближение головной боли. Выключил свет в спальне, на ощупь прошел в ванную, нашел шнур, включающий неоновую лампу над зеркалом. Потом прикрыл дверь, лег на кровать в синеватом сиянии, собираясь помолиться. Не прошло и минуты, как он уснул.
В какой-то момент ему приснилось, что он в Сикстинской капелле, а в алтаре молится его святейшество, но каждый раз, когда Ломели пытался приблизиться к нему, старик отходил все дальше, пока не оказался перед дверью в ризницу. Там он с улыбкой повернулся, открыл дверь в Комнату слез и нырнул в темноту.
Ломели проснулся с криком, но быстро приглушил его, укусив себя за костяшку пальца. Несколько секунд он лежал с широко раскрытыми глазами, пытаясь понять, где находится. Все знакомые предметы его жизни исчезли. Он ждал, когда успокоится сердце. Попытался вспомнить, что еще было во сне. Он не сомневался, что видел много-много образов. Он чувствовал их. Но в то мгновение, когда он старался закрепить их в мыслях, они начинали мерцать и исчезали, как лопнувший мыльный пузырь. В его мозгу осталось только жуткое видение падающего его святейшества.
Он услышал два говоривших по-английски голоса из коридора. Похоже, это были африканские кардиналы. Кто-то долго возился с ключом. Потом дверь открылась и закрылась. Один из кардиналов, волоча ноги, двинулся дальше по коридору, а другой включил свет в соседней комнате. Стены были такие тонкие – чуть ли не картонные. Ломели слышал, как его сосед двигается по комнате, разговаривает сам с собой (он подумал, что это может быть Адейеми), потом раздался кашель и харканье, заверещал сливной бачок унитаза.
Ломели посмотрел на часы – почти восемь. Проспал едва ли больше часа. Он по-прежнему чувствовал себя уставшим, словно время сна увеличило его напряжение больше, чем если бы он не спал. Он подумал обо всех предстоящих ему задачах.
«Господи, дай мне силы для этого испытания».
Он осторожно повернулся, сел, поставил ноги на пол и качнулся несколько раз, набирая инерцию, чтобы встать. Ничего не поделаешь – старость, все эти движения когда-то давались без труда (простое действие – встать с кровати), а теперь для их совершения требовались точно выверенные заранее маневры. С третьей попытки он поднялся и на негнущихся ногах преодолел короткое расстояние до письменного стола.
Он сел, включил настольную лампу, наклонил ее над папкой коричневой кожи. Вытащил двенадцать листов размера А5: плотные, кремового цвета, ручного производства – качества, которое считалось достойным предстоящего события. Шапка была набрана крупным, четким шрифтом с двойными пробелами. После того как он закончил писать, документ навсегда стал собственностью Ватиканского архива.
Служба называлась «Pro eligendo Romano pontifice» («К избранию римского понтифика»), и ее цель по давней традиции состояла в том, чтобы определить качества, которые требуются от нового папы. На памяти живущего поколения такие проповеди неизменно влияли на избрание. В тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году кардинал Антонио Баччи составил описание идеального, с точки зрения либерала, понтифика («Пусть новый Викарий Христа построит мост между всеми уровнями общества, между всеми народами…»); это описание практически было дословным портретом кардинала Венеции Ронкалли, который и стал папой Иоанном XXIII. Пять лет спустя консерваторы испытали ту же тактику в проповеди, произнесенной монсеньором Амлето Тондини (радостные аплодисменты, которыми был встречен «папа мира», должны быть подвергнуты сомнению), но это лишь спровоцировало такую ответную реакцию умеренных (которые сочли, что эта проповедь – пример дурновкусия), что лишь способствовало обеспечению победы кардинала Монтини.
