Большинство кардиналов не стали сразу спускаться к автобусам, а собрались в малом нефе посмотреть, как будут сжигать бюллетени и их записки. В конечном счете даже князьям Церкви не зазорно сказать, что они присутствовали при таком зрелище.
Но и в этот момент процесс проверки голосов еще не закончился. Три кардинала, известные как ревизоры и тоже выбранные голосованием перед конклавом, должны были пересчитать голоса. Эти правила имели вековую традицию и свидетельствовали о том, насколько Отцы Церкви доверяют друг другу: для фальсификации выборов потребовался бы заговор не менее шести человек. По завершении проверки О’Мэлли присел на корточки, открыл дверь круглой печки и затолкал туда бумажные пакеты и бюллетени, нанизанные на шнурок. Он чиркнул спичкой, поджег растопку и аккуратно засунул пакеты внутрь. Ломели непривычно было видеть его занятым чем-то столь приземленным. Послышался рев пламени, и через несколько секунд содержимое топки было охвачено огнем. О’Мэлли закрыл металлическую дверцу. Во второй печке, квадратной формы, находилась смесь хлората калия, антрацена и серы в патроне, который загорался при нажатии кнопки. В девятнадцать часов сорок две минуты луч прожектора выхватил из ноябрьской тьмы временный металлический дымоход над крышей капеллы, из которого повалил черный дым.
Члены конклава начали выходить из капеллы, а Ломели тем временем отвел О’Мэлли в сторону. Они встали в уголке, Ломели спиной к печкам.
– Вы говорили с Моралесом?
– Только по телефону, ваше высокопреосвященство.
– И?..
О’Мэлли приложил палец к губам и посмотрел за плечо Ломели. Мимо проходил Трамбле, обмениваясь шутками с группой кардиналов из Штатов. На его вкрадчивом лице гуляла улыбка. Когда североамериканцы прошли в Царскую залу, О’Мэлли сказал:
– Монсеньор Моралес эмоционально говорил, что не видит ни одной причины, по которой кардинал Трамбле не может стать папой.
Ломели задумчиво кивнул. Ничего другого он и не ожидал.
– Спасибо, что поговорили с ним.
В глазах О’Мэлли появилось лукавое выражение.
– Но вы простите меня, ваше высокопреосвященство, если я скажу, что не полностью поверил доброму монсеньору?
Ломели уставился на него. До конклава и после ирландец служил секретарем Конгрегации по делам епископов и имел доступ к личным делам пяти тысяч высших клириков. Говорили, что у него чутье на тайны.
– Какие у вас для этого основания?
– Дело в том, что, когда я попытался порасспросить его о встрече его святейшества и кардинала Трамбле, он начал из кожи вон лезть, убеждая меня, что это была совершенно рутинная встреча. Мой испанский не идеален, но я должен сказать, эмоции настолько его переполняли, что это лишь усилило мои подозрения. Поэтому я сказал – я, надеюсь, не утверждал, что так оно и есть, – точнее, я намекнул на моем плохом испанском, что вы, кажется, видели документ, противоречащий этому. А он ответил, что вы можете не беспокоиться об этом документе: «El informe ha sido retirada».
– El informe? Доклад? Он сказал, что речь шла о докладе?
– «Доклад был изъят» – вот его точные слова.
– Доклад о чем? Когда изъят?
– Не знаю, ваше высокопреосвященство.
Ломели молчал, обдумывая услышанное. Он потер глаза. День был долгий, и Ломели проголодался. Беспокоиться ли ему о том, что доклад был составлен, или успокоиться потому, что его, возможно, более не существует? И имеет ли это какое-либо значение, если принять во внимание, что Трамбле занял только четвертое место? Внезапно он всплеснул руками: он не может заниматься этим сейчас, пока изолирован от мира вместе с конклавом.
– Может быть, за этим и нет ничего. Оставьте как есть. Я знаю, что могу положиться на вашу осмотрительность.
Два прелата прошли по Царской зале. Агент службы безопасности поглядывал на них из-под фрески «Битва при Лепанто»
[63]. Он чуть повернул голову и что-то прошептал то ли в рукав, то ли в лацкан.
«О чем это они так взволнованно переговариваются?» – подумал Ломели.
– Не случилось ли в мире чего-нибудь такого, о чем я должен знать? – спросил он.
– Да нет. Главная тема международной прессы – конклав.
– Никаких утечек, я надеюсь?
– Никаких. Репортеры интервьюируют друг друга.
Они стали спускаться по лестнице. Ступенек здесь было немало – тридцать или сорок, с обеих сторон освещенных электрическими лампами в форме свечей. Некоторым кардиналам такая крутизна казалась непомерной.
– Должен добавить, что большой интерес вызывает кардинал Бенитез. Мы дали его биографическую справку, как вы просили. Я также включил информационную записку для вас на конфиденциальной основе. Он и в самом деле сделал стремительную карьеру, как ни один из епископов Церкви. – О’Мэлли вытащил из-под ризы конверт и протянул его Ломели. – Газета «La Repubblica» считает, что его театральное появление – это часть секретного плана покойного папы.
Ломели рассмеялся:
– Я бы порадовался, существуй такой план – секретный или нет! Но я чувствую, что единственный, у кого есть план на этот конклав, – Господь Бог, и пока Он не торопится его раскрыть.
8. Инерция
Ломели ехал в Каза Санта-Марта молча, прижавшись щекой к холодному окну. Шуршание покрышек по влажной брусчатке внутренних двориков странным образом действовало успокаивающе. Над Ватиканскими садами огни пассажирского лайнера спускались к аэропорту Фьюмичино. Он пообещал себе на следующее утро дойти до Сикстинской капеллы пешком, независимо от того, будет дождь или нет. Заточение в душном пространстве было не только вредно для здоровья: оно препятствовало духовным размышлениям.
Когда они доехали до гостиницы, Ломели прошел мимо шепчущихся кардиналов прямо в свою комнату. Здесь за время его отсутствия побывали монахини, прибрали номер. Его риза находилась в стенном шкафу, простыни на кровати были аккуратно подвернуты. Он снял моццетту и рочетто, повесил на спинку стула, потом преклонил колени на скамейку для моления. Поблагодарил Господа за помощь в исполнении его обязанностей на протяжении этого дня. Даже позволил себе маленькую шутку.
«И спасибо Тебе, Господи, за то, что говорил с нами через голосование в конклаве, и я молюсь о том, чтобы Ты поскорее дал нам мудрость понять, что же Ты пытаешься до нас донести».
Из соседней комнаты доносились приглушенные голоса, изредка прерываемые смехом. Ломели посмотрел на стену. Теперь он не сомневался, что его сосед – Адейеми. Ни у кого из членов конклава не было такого низкого голоса. Похоже, там проходила встреча со сторонниками. Раздался новый взрыв смеха. Рот Ломели неодобрительно вытянулся. Если Адейеми и в самом деле чувствовал, что папство, возможно, идет ему в руки, то он должен лежать на кровати в темноте, охваченный безмолвным ужасом, а не предвкушать будущее. Но потом он упрекнул себя за самодовольство. Первый черный папа – для мира это станет потрясением. Кто может порицать человека за то, что он радуется перспективе такого проявления Божественной воли?
