– В этих обстоятельствах, я считаю, он должен уйти в отставку с должности декана, поскольку никто более не может быть уверен в его беспристрастности.
– Если доклад, как вы утверждаете, лжив, – сказал Ломели, – может быть, вы объясните тогда, почему его святейшество своим последним официальным папским актом просил вас уйти в отставку?
По залу пронесся удивленный ропот.
– Ничего такого он не делал – это может подтвердить единственный свидетель той встречи, его частный секретарь монсеньор Моралес.
– Тем не менее архиепископ Возняк утверждает, что его святейшество лично сообщил ему об этом разговоре и был так взволнован за обедом, вспоминая его, что расстройство, вероятно, стало одной из причин его кончины.
Гнев Трамбле был великолепен.
– Его святейшество – пусть его имя навсегда останется среди имен первосвященников – к концу жизни стал больным человеком, его легко было сбить с толку, что могут подтвердить те из нас, кто регулярно встречался с ним. Разве нет, кардинал Беллини?
– Мне нечего сказать по этому поводу, – ответил Беллини, нахмурившись над своей тарелкой.
В дальнем углу зала поднял руку Тедеско.
– Можно еще кому-нибудь присоединиться к этому диалогу? – Он тяжело встал. – Я сожалею о слухах, касающихся частных разговоров. Вопрос в том, насколько точен доклад. Имена восьми кардиналов вычеркнуты. Я полагаю, декан может сказать нам, кто они такие. Пусть он назовет нам имена, а эти братья подтвердят здесь и сейчас, получали ли они деньги, а если получали, то просил ли кардинал Трамбле голосовать за него.
Тедеско сел. Ломели чувствовал десятки глаз, устремленных на него.
– Я этого не сделаю, – тихо сказал он.
Раздались протестующие голоса. Он поднял руку и сказал:
– Пусть каждый спросит свою совесть, как это пришлось сделать мне. Я вычеркнул эти имена, потому что не хочу вызывать озлобление в конклаве, которое лишь ухудшит нашу способность слышать Господа и исполнить наш священный долг. Я сделал то, что считал необходимым. Многие из вас скажут, что я превысил свои полномочия. Я могу это понять. В сложившихся обстоятельствах я буду счастлив уйти в отставку с поста декана и предложил бы, чтобы кардинал Беллини, как следующий по старшинству член Коллегии, вел остальную часть конклава.
Сразу же раздались голоса поддерживающих и протестующих.
Беллини решительно покачал головой:
– Категорически нет!
В возникшем шуме поначалу трудно было расслышать слова, возможно, по той причине, что их произносила женщина.
– Ваши высокопреосвященства, позвольте мне сказать?
Ей пришлось повторить громче, и на сей раз ее голос оказался сильнее шума.
– Ваши высокопреосвященства, если позволите, я скажу несколько слов.
Женский голос! В это невозможно было поверить! Потрясенные кардиналы повернули головы и уставились на крохотную решительную фигуру сестры Агнессы, идущую между столиками. Воцарившаяся тишина, возможно, в той же мере была вызвана негодованием перед ее самонадеянностью, как и любопытством перед тем, что она имеет сказать.
– Ваши преосвященства, – начала она, – хотя мы, дочери милосердия святого Викентия де Поля, должны оставаться невидимыми, Господь тем не менее наделил нас глазами и ушами, и я отвечаю за благоденствие моих сестер. Я хочу сказать: мне известно, что подвигло декана Коллегии кардиналов войти в апартаменты его святейшества прошлой ночью, потому что перед этим он говорил со мной. Он был озабочен тем, что сестра из нашего ордена, которая устроила вчера здесь досадную сцену, – за что я приношу извинения, – возможно, была вызвана в Рим с умыслом скомпрометировать одного из членов конклава. Его подозрения подтвердились. Я смогла сообщить ему, что эта сестра оказалась здесь по просьбе члена конклава – кардинала Трамбле. Я убеждена, именно эти сведения, а не какие-то злые намерения руководили действиями декана. Спасибо.
Она преклонила колени перед кардиналами, повернулась и, высоко держа голову, вышла из зала в холл. Трамбле с ужасом проводил ее взглядом и вытянул руку в призыве к пониманию.
– Братья мои, это верно, я отправил запрос, но только потому, что меня просил об этом его святейшество. Я не знал, кто она, клянусь вам.
Несколько секунд все молчали. Потом встал Адейеми. Он медленно поднял руку и выставил указующий перст на Трамбле. Своим низким, хорошо модулированным голосом, который его слушателям в это утро показался как никогда близким к проявлению Божьего гнева, Адейеми произнес единственное слово:
– Иуда!
15. Шестое голосование
Конклав был неостановим. Как некая священная машина, он перекатил в свой третий день, невзирая на все мирские проблемы. В половине десятого, в соответствии с Апостольской конституцией, кардиналы снова стали заполнять мини-автобусы. Теперь они уже выучили распорядок. С быстротой, которую им позволяли возраст и здоровье, они заняли свои места, и автобусы начали отъезжать по одному каждые две минуты. Они направлялись через Пьяцца Санта-Марта к Сикстинской капелле.
Ломели стоял у входа с обнаженной головой, держа биретту в руке. Кардиналы пребывали в подавленном настроении, даже ошарашенном, и он предполагал, что Трамбле скажется больным и вообще выйдет из выборного процесса. Но нет: он появился из холла, держа под руку архиепископа Фитцджеральда, сел в автобус; внешне казался спокойным, хотя его лицо, повернутое к окну, когда автобус тронулся с места, было мертвенно-бледным – маска несчастья.
Беллини, стоявший рядом с Ломели, иронически заметил:
– Похоже, у нас наблюдается падёж фаворитов.
– И в самом деле. Кто будет следующим?
Беллини посмотрел на него:
– По-моему, это очевидно.
Ломели поднес руку ко лбу. Он чувствовал, как пульсирует под пальцами жилка.
– Я не для красного словца сказал то, что сейчас сказал в обеденном зале: я верю, что для всех нас будет лучше, если я отойду в сторону как декан, а вы займетесь наблюдением за выборами.
– Нет же, декан, спасибо. И потом вы, вероятно, заметили, что настроение на встрече склонялось в вашу пользу. Вы стоите за штурвалом этого конклава… куда вы его ведете, я не знаю, но рулите явно вы, и ваша твердая рука будет иметь своих почитателей.
– Я так не думаю.
– Ночью я вас предупреждал, что обличение Трамбле скажется на том, кто его обличал, но выясняется, что я ошибался – в очередной раз! Теперь я предсказываю, что выборы превратятся в соревнование между вами и Тедеско.
– Тогда будем надеяться, что вы ошибаетесь. Опять.
Беллини холодно улыбнулся:
– По прошествии сорока лет у нас снова может быть папа-итальянец. Это понравится нашим соотечественникам. – Он схватил Ломели за руку. – Серьезно, мой друг, я буду молиться за вас.
