– На этом подсчет бюллетеней седьмого голосования завершен.
Ломели открыл глаза. Три кардинала-ревизора поднялись со своих мест и подошли к алтарю, чтобы пересчитать бюллетени. Он посмотрел через проход на Тедеско, который постукивал по своему списку авторучкой, считая голоса: «Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать…» Его губы двигались, но лицо оставалось бесстрастным. На сей раз никакого всеобщего гула не было слышно. Ломели сложил руки и сосредоточился на своем столе в ожидании, когда Ньюбай объявит его судьбу.
– Братья мои, результаты седьмого голосования таковы…
Ломели помедлил, потом взял ручку.
Ломели 52
Тедеско 42
Бенитез 24
Он шел в лидерах. Если бы эти цифры были выписаны огнем, они ошеломили бы его меньше. Но вот они были перед ним, неопровержимые, они не изменятся, как бы он ни вглядывался в них. Законы электоральной социологии, если не законы Бога, безжалостно продвигали его к краю пропасти.
Он чувствовал, что все лица обращены к нему. Ему пришлось ухватиться за края стула, потому что иначе сил подняться на ноги ему не хватало. На сей раз он не стал утруждаться – идти к микрофону.
– Братья мои, – обратился он к кардиналам, возвышая голос со своего места, – опять ни один из кандидатов не набрал необходимого большинства, поэтому сегодня днем мы приступим к восьмому голосованию. Прошу вас не уходить, пока церемониймейстеры не соберут ваши бумаги. Мы постараемся уйти как можно скорее. Кардинал Рудгард, прошу вас, попросите отпереть двери.
Он оставался на ногах, пока младший кардинал-дьякон исполнял свои обязанности. Каждый шаг американца по усыпанному битым стеклом мраморному полу был отчетливо слышен. Его голос прозвучал чуть ли не с отчаянием, когда он постучал в дверь и воскликнул: «Aprite le porte! Aprite le porte!» Когда он вернулся в основную часть капеллы, Ломели встал и зашагал по проходу. Он миновал Рудгарда, который возвращался на свое место, и попытался одобрительно улыбнуться ему, но американец отвернулся. Никто из сидящих кардиналов не пожелал встречаться с Ломели взглядом. Поначалу он думал, что это враждебность, потом понял: это первое проявление нового и пугливого почтения – они начали понимать, что он может стать папой.
Он прошел через проем в решетке в тот момент, когда Мандорфф и О’Мэлли входили в капеллу, за ними шли два священника и два брата – их помощники. За ними в Царской зале виднелись фигуры агентов службы безопасности и двух офицеров швейцарской гвардии.
Мандорфф, осторожно ступая по битому стеклу, прошел к нему, вытянув руки:
– Ваше высокопреосвященство, с вами все в порядке?
– Все целы, Вилли, слава Богу, но тут, прежде чем пройдут кардиналы, нужно убрать стекло, иначе кто-нибудь может порезаться.
– С вашего разрешения, ваше высокопреосвященство?
Мандорфф поманил людей за дверью. Вошли четверо с метлами, поклонились Ломели и немедленно принялись расчищать дорожку, работали они быстро, не обращая внимания на шум, который производят. В то же время церемониймейстеры торопливо собирали записки кардиналов. Судя по их спешке, было принято решение как можно быстрее эвакуировать конклав. Ломели обнял за плечи Мандорффа и О’Мэлли, притянул их к себе. Он радовался физической близости. Они пока еще не знали о результатах голосования – не отшатнулись, не попытались сохранить почтительную дистанцию.
– Насколько все это серьезно?
– Дело нешуточное, ваше высокопреосвященство, – сказал О’Мэлли.
– Уже известно, что случилось?
– Похоже, взорвался самоубийца, а еще был подрыв машины, начиненной взрывчаткой. На Пьяцца дель Рисорджименто. Вероятно, специально выбрали место, где много паломников.
Ломели отпустил двух прелатов и несколько секунд стоял, осознавая услышанное. Пьяцца дель Рисорджименто находилась в четырех сотнях метров от стен Ватикана. Самая близкая площадь к Сикстинской капелле.
– Сколько человек погибло?
– Не меньше тридцати. Еще была стрельба в церкви Святого Марка Евангелиста во время мессы.
– Господи Боже!
– Еще была стрельба в Мюнхене, ваше высокопреосвященство, во Фрауэнкирхе. И взрыв в университете в Лувене.
– Нас атакуют по всей Европе, – сказал О’Мэлли.
Ломели вспомнил о своей встрече с министром внутренних дел. Молодой человек говорил о «массе возможностей для скоординированных противоправных действий». Вот, значит, что он имел в виду. Для мирянина эвфемизмы террора были такими же универсальными и путаными, как Тридентская месса. Он перекрестился.
– Да сжалится Господь над их душами. Кто-нибудь взял на себя ответственность?
– Пока нет, – ответил Мандорфф.
– Но предположительно это будут исламисты?
– Боюсь, несколько свидетелей на Пьяцца дель Рисорджименто говорят, что слышали крик самоубийцы: «Аллах акбар», так что сомнений почти не остается.
– «Господь велик», – покачал головой О’Мэлли. – Как же эти люди порочат Всемогущего!
– Не надо эмоций, Рэй, – остерег его Ломели. – Мы должны ясно мыслить. Террористическая атака в Риме ужасна сама по себе. Но что говорить о преднамеренной атаке на Вселенскую церковь в трех разных странах в тот самый момент, когда мы выбираем папу? Если мы не проявим осторожности, то мир увидит в этом начало религиозной войны.
– Это и есть начало религиозной войны, ваше высокопреосвященство.
– И они наносят удар намеренно в тот момент, когда у нас нет главнокомандующего.
Ломели провел рукой по лицу. Хотя он и приготовился к большинству случайностей, такого он не предвидел.
– Господи милостивый, – пробормотал он, – какую же картину бессилия являем мы миру! Черный дым поднимается с римской площади, где рвутся бомбы, и черный дым поднимается из дымохода Сикстинской капеллы рядом с двумя разбитыми окнами! И что же мы должны делать? Отложить конклав – это определенно продемонстрирует наше уважение к погибшим, но вряд ли заполнит вакуум в руководстве, напротив, продлит его. В то же время ускорение процесса голосования будет нарушением Апостольской конституции…
– Остановите конклав, ваше высокопреосвященство, – сказал О’Мэлли. – Церковь поймет.
– Но тогда возникнет опасность избрания папы, не обладающего надлежащей легитимностью, а это чревато катастрофой. Если есть малейшее сомнение в легитимности процесса, то эдикты папы будут оспариваться с первого дня его понтификата.
– Есть и еще одна проблема, о которой мы не должны забывать, ваше высокопреосвященство, – сказал Мандорфф. – Предполагается, что конклав изолирован от мира и не знает о происходящих в нем событиях. Кардиналы-выборщики не должны знать подробностей случившегося, потому что это может повлиять на их решение.
– Но какие могут быть сомнения, архиепископ, – вспыхнул О’Мэлли, – они наверняка слышали, что случилось!
