Мой совет начать не с Путина, а с Белковского, Проханова и Дугина Егор Тимурович, стало быть, принял. А предложение упомянуть в этом контексте своего друга Чубайса – проигнорировал.
Я, конечно, понимал, что поминать имя Чубайса рядом с черносотенной швалью типа Проханова и Дугина ему было противно. И все-таки мне казалось, что зря он тогда не воспользовался возможностью подтвердить свою верность древнему, вечному принципу «Платон мне друг, но истина дороже».
В том нашем споре с Васей Аксёновым и Мариэттой Чудаковой
весь сыр-бор, в общем-то, разгорелся вокруг одного, главного, ключевого вопроса: голосовать ли за Ельцина на предстоящих президентских выборах или отдать свой голос кому-нибудь другому из уже определившихся к тому времени претендентов.
Но это – в перспективе, хотя и не такой уж далекой. А пока опять во весь рост встал перед нами все тот же проклятый вопрос, который мы обсуждали в той, трехгодичной давности нашей беседе «без пиджаков»: идти или не идти интеллигенту «во власть»?
Для нас этот вопрос был решен уже тогда, а Мариэтте еще только предстояло его решить. И для нее он звучал несколько иначе: не идти ли во власть, а – оставаться или не оставаться «во власти». Потому что в то время, когда мы схлестнулись с ней на страницах «Литературной газеты», она «во власти» уже была.
Мариэтта – дама амбициозная, и амбиции ее издавна простирались не только на литературу.
Проявлялось это в самых разных ситуациях.
Вот, например, такой случай.
В Малом зале ЦДЛ был вечер памяти Аркадия Белинкова. Среди выступавших была Мариэтта. И вдруг, уж не помню сейчас, в какой связи, она сказала:
– В советские времена был такой тост: «За успех нашего безнадежного дела». Так вот! Когда провозглашался этот тост, я никогда не пила. Демонстративно ставила бокал на стол. Потому что я никогда не считала наше дело безнадежным.
Как возник этот тост, я помнил очень хорошо. Его провозгласил однажды Эмка Мандель. И я сразу вспомнил, как мелькнули веселые искорки в его глазах, когда родилась у него – это был чистый экспромт – эта печальная острота. Ну а потом этот на моих глазах родившийся тост стал постоянным на всех наших тогдашних сборищах.
Если бы я был в зале, мне бы, конечно, и в голову не пришло просить слова и выходить к микрофону, чтобы возразить Мариэтте. Но вышло так, что сидел я в тот раз не в зале, а на председательском месте. И воспользовавшись этим преимуществом, прервал ее недоумевающей, удивленной репликой.
– Мариэтта, – сказал я. – Но ведь это был иронический тост. Его придумал Коржавин, и…
Я не успел закончить. Из зала кто-то выкрикнул:
– Да о чем тут говорить! Это был диссидентский тост!
Мариэтта не нашлась что на это ответить, и вышло так, что последнее слово в тот раз осталось не за ней.
Другой вспомнившийся мне сейчас эпизод был еще выразительнее.
Когда перед президентскими выборами 1996 года возникла угроза прихода к власти коммунистов и Володя Войнович в разговоре с Мариэттой высказал опасение, что угроза эта вполне реальна, она сказала ему:
– Можешь не волноваться. Я этого не допущу.
Рассказывая мне об этом (в лицах), Войнович смеялся. Посмеялся и я.
Да, свои возможности Мариэтта, конечно, сильно преувеличивала. С полной уверенностью сказать, что не допустит прихода к власти коммунистов, в то время не мог бы и сам Ельцин, хотя возможностей для этого у него было все-таки побольше, чем у Мариэтты. Но какая-то возможность влиять на ход исторического процесса, как ей казалось, у нее была. А казалось ей это потому, что в то время она была членом так называемого Президентского совета.
О том, что это был за совет, каковы были его значение и роль и какие царили там нравы, я был слегка наслышан.
Юра Карякин (он тоже заседал в том совете) со смехом рассказал мне однажды, что один из его членов, страстно желавший сидеть на заседаниях поближе к президенту, сулил ему какие-то немыслимые материальные компенсации, если он согласится поменяться с ним местами. Но Юра на эти уговоры не поддался и, рассказывая мне об этом, прямо дал понять, что стул, на котором ему досталось сидеть в том совете, ценит выше любых материальных благ.
А Саша Чудаков (муж Мариэтты), когда мы с ним однажды разговорились на эту тему, к этому карякинскому рассказу добавил, что да, действительно, многие члены Президентского совета заискивают перед чиновником, определяющим, кому там где сидеть, и тоже сулят ему разные жизненные блага в обмен на место поближе к президенту.
Саша, правда, при этом пояснил, что место поближе к президенту многими членами (в том числе, конечно, и Мариэттой) ценится не из карьерных соображений, а исключительно ради возможности быть услышанным президентом , то есть оказать благотворное влияние на какие-то принимаемые им решения.
Может, оно было и так. Но я, слушая эти рассказы, вспоминал знаменитую реплику Павла I. «В России, – сказал он, – вельможа тот, с кем я говорю, и только в то время, пока я с ним говорю».
Карякин, рассказывая мне о том, как и почему не захотел уступать коллеге свое место, посмеивался. А Мариэтта к возможности быть услышанной президентом относилась серьезно и даже трепетно. Я сужу об этом не только по той тональности, с какой Саша тогда говорил со мною об этом, но и по только что прочитанной мною записи в его дневнике, недавно опубликованном в приложении к новому изданию его романа «Ложится мгла на старые ступени»:
...
1994. 28 сентября .
Вчера слушал речь Ельцина в ООН. Есть пара фраз из текста Л. (этим инициалом Саша в своем дневнике обозначал Мариэтту. – Б.С.). Она: «Если осталась пара фраз – уже много!» (Александр Чудаков. Ложится мгла на старые ступени. М., 2012)
Много ли было толку от того, что в речи Ельцина в ООН осталась пара фраз, подсказанных ему Мариэттой, – не могу сказать, не знаю. Честно говоря, думаю, что немного. Но, как говорится, чем бы дитя ни тешилось.
А вопрос о том, оставаться или не оставаться ей в Президентском совете, встал перед Мариэттой в январе 1996 года, когда разыгрались драматические события в селе Первомайском.
10 января 1996 года группа боевиков под прикрытием живого щита
на девяти автобусах двинулась из Кизляра (Дагестан) по направлению к Чечне, но была остановлена федеральными войсками в районе села Первомайское. Там боевики захватили блокпост новосибирского ОМОНа, взяв в плен 36 милиционеров, и вошли в село.
15 января начался штурм Первомайского с применением вертолетов, танков и бэтээров.
16 января в турецком порту Трабзон террористами во главе с одним из сподвижников Басаева был захвачен паром «Аврасия» с преимущественно российскими пассажирами на борту. Требованиями террористов были снятие блокады села Первомайское и вывод федеральных войск из Северного Кавказа.
