Когда-то, давным-давно, я был писателем в жанре саспенс. У меня водились деньги. Я жил в красивом доме у озера в Северной Каролине. У меня имелись друзья и любовницы. Я пользовался уважением и чувствовал себя немножко знаменитостью.
А потом пришел некто и разрушил это все.
Его звали Орсон Томас. Он – мой брат, мы – двуяйцевые близнецы. Угрожая шантажом, он увез меня в уединенный домик в глуши Вайоминга. Орсон – психопат. Он показал мне ту мою сторону, бороться с которой я буду до конца жизни.
Но ужас случившегося в той глуши – это другая история. В конце концов я сбежал. Мой брат погиб. Его сообщника – жестокого и бессердечного типа по имени Лютер Кайт – я застрелил и оставил умирать привязанным к стулу на веранде дома Орсона в заснеженной пустоши.
Это было в ноябре 1996-го, и меня ждало возвращение в мир, который боялся меня и ненавидел.
Полиция обнаружила тела на участке возле моего дома на озере Норман.
На меня пало подозрение в смерти моей матери.
Меня подозревали в исчезновении Уолтера Лансинга.
Писатель превратился в серийного убийцу.
Орсон и Лютер подставили меня всеми мыслимыми способами.
Я не мог пойти домой.
Меня объявили в розыск.
И хотя во имя самосохранения я совершал сомнительные поступки, я никоим образом не был убийцей.
Так что пришлось податься в бега.
* * *
Жизнь мне спасла деревушка Хейнс-Джанкшн, что в Юконе.
Я нашел ее после двух лет скитаний – по селам Северной Мексики, полуострову Байя, городкам Америки.
Я отработал целое лето на складе пиломатериалов в Мейконе, штат Джорджия.
Продержался неделю официантом в Балтиморе.
Отпахал зиму на ранчо в Западном Техасе.
Я спал в палатках.
В приютах для бездомных.
В ночлежках.
В полях под звездами ясными прохладными ночами.
Я отрастил волосы.
Перестал бриться.
Позабыл, что такое ванна.
Я уходил из одних мест.
Приходил в другие.
Бросил писать.
Пристрастился к выпивке.
Я ездил в автобусах.
Автостопом.
Прокатился на товарняке через Южную Дакоту.
Я ни с кем не разговаривал.
Мое имя стало синонимом матереубийцы.
Я жил в постоянном страхе, никому не доверял и всех подозревал.
На стройке в Лондоне, штат Кентукки, бригадир спросил, люблю ли я читать триллеры. Может, он просто проявил дружелюбие. Выяснять я не стал – на следующий день меня уже не было.
Мое лицо появилось на постерах ФБР.
Меня обсуждали в специальных телепередачах.
Обо мне писали книги.
Мои книги разлетались, как горячие пирожки.
Люди хотели знать, как пишет серийный убийца.
Они говорили, что мои истории – это окна в душу зла.
Я стал знаменитостью – в дурном смысле.
Комичной и мрачной фигурой поп-культуры.
Мое имя вселяло страх.
Мое имя означало убийство.
Я никогда не был женат и привык жить один, но никогда не испытывал такого чувства покинутости.
Бездомный, преследуемый, одинокий.
Так жить невозможно.
В декабре, через два года после бегства из заснеженной пустоши в Вайоминге, я сел на автобус до Ванкувера, где купил билет на самолет и откуда улетел в Уайтхорс, до которого тысяча миль к северу.
Я взял напрокат машину и проехал полторы сотни миль на запад по Аляскинскому шоссе – до деревушки Хейнс-Джанкшн, что у подножия гор Святого Ильи. Деревню я знал хорошо – изучал для книги, которую так и не написал. Тихое, отрезанное от мира местечко, вполне подходящее для того, чтобы умереть.
Я съехал с шоссе, не доезжая до деревни. Со всех сторон меня окружал бесконечный хвойный лес. На западе маячили высоченные заснеженные горы. Температура держалась около минус тридцати. Серое, сумрачное небо и субарктическое солнце, нехотя обозначавшее свое присутствие над далекими пиками. Часы на приборной доске показывали 13:47. Я решил, что просто зайду в лес, сяду под деревом и замерзну до смерти. Вполне подходящий способ, чтобы уйти. Даже в каком-то смысле романтичный. Мне вспомнился «Костер» Джека Лондона. Я ждал того теплого эйфорического покоя, который наступит ближе к концу.
Раздевшись до футболки, я открыл дверцу и ступил из машины на хрусткий снег. Холод стоял невероятный. Глаза мои словно загорелись.
Пройдя немного в глубь леса, я выбрал голую осину, сел, прислонившись спиной к серебристой коре, и стал ждать. Скоро меня начало трясти. Заурчало в животе. В голове мелькнула мысль: зачем умирать голодным? Я поднялся, вернулся к машине и поехал в деревню, население которой доходило до восьмисот человек, но серьезно сокращалось в суровые зимние месяцы. Припарковался в центре, перед закусочной «У Билла», на украшенной к Рождеству улице. Потянулся к дверце, но открыть не смог.
Я опустил голову на рулевое колесо.
И заплакал.
* * *
Но воспоминания о тех мрачных временах преследовали меня не часто. Я прожил в лесу за пределами Хейнс-Джанкшн пять лет, и этого времени хватило, чтобы стать другим человеком. Местные знали меня как Винсента Кармайкла, принимали за своего и описывали, наверное, как человека спокойного и дружелюбного. Я был для них американцем с длинными каштановыми волосами и неухоженной бородой. Меня знали все, но друзьями я так и не обзавелся. Здесь это никого не удивляло. Люди приезжали в эту укромную деревушку в северо-западном уголке Канады, потому что бежали от чего-то. Разбитых и побежденных Хейнс-Джанкшн притягивал, как магнит.
В туристический сезон я работал шеф-поваром на кухне в «Фонаре», одном из двух заведений высокой кухни в деревне. Заработка хватало, чтобы пережить зимние месяцы, с октября по апрель, когда занять себя было нечем и оставалось только сидеть под крышей возле огня.
Половина сбережений ушла на дом. В шести милях к западу от городка, в долине Шаквак, он стоял в нарядной роще, затерянный в бесконечном лесу. Из окна над кухонной раковиной за деревьями, ярдах в сорока от дома, в солнечный день была видна небольшая полянка. Лежа на травке, можно увидеть и национальный парк Клуэйн, и закованные в лед горы Святого Ильи, поднимающиеся из этого леса в нескольких милях к западу. А в четверти милях к югу находилось озеро, в котором я даже плавал в теплые деньки короткого лета.
Я всегда ценил свое одиночество, а больше всего – сейчас, холодным пятничным вечерком, сидя в кресле-качалке на веранде.
