А сама думала о Максе.
Сердце колотилось, во рту пересохло.
Ви начала читать стихотворение, выученное в старшей школе, которое всегда приходило на ум:
Напевы, слуху внятные, нежны,
Но те, неслышные, еще нежней;
Так не смолкайте, флейты!
[11]
– Оно мне нравится, – прошептал Мэтью.
Вайолет вывела руку с ножом из-за спины, намереваясь сразу перевести движение в быстрый удар, но вид клинка, нависшего над грудью Мэтью, остановил ее.
Она твердила себе: бей, бей, бей, – но ничего не получалось.
Ви не могла пошевелиться.
Капля пота сорвалась у нее со лба и ударилась о газету, покрывавшую Мэтью.
Уже несколько секунд прошло после того, как она дочитала стихотворение, и в любой момент его глаза…
Мэтью открыл глаза – они светились полным покоем, пока он не увидел нож и лицо Ви, искаженное гримасой ужаса, нависшее над ним.
Бей, бей, бей, бей, бей, бей.
Губы Мэтью приоткрылись, словно он хотел заговорить, но вместо этого начал подниматься.
Вайолет нанесла удар в его грудь, и лезвие вошло по рукоять; она навалилась сверху, перенесла вес тела на нож, крутанув его, и почувствовала, как по клинку бешено стучит сердце Мэтью, и вибрации поднимаются сквозь сталь и кожу в ее ладонь – четыре ощутимых удара, а потом оно остановилось, и мужчина издал последний глухой вздох.
Долгое время Ви не двигалась. Просто смотрела вниз, в глаза Мэтью, и следила, как жизнь уходит, растворяясь в стекленеющей пустоте.
Ее трясло, и она ничего не могла с этим сделать.
Наконец скатилась с тела.
Кровь залила картонную коробку, и правое колено ее спортивного костюма промокло насквозь. Она выползла из коробки и не успела сделать трех шагов к бочке, как ее стошнило. Ви блевала, согнувшись, пока желудок не вывернуло наизнанку.
– Я это сделала, – простонала она, задыхаясь. – Слышишь меня, сын долбаной сучки, я сделала это.
Ви сплюнула несколько раз. Едкая горечь желчи стояла в горле.
– Я хочу видеть Макса, – сказала она. Все ее тело содрогалось от ужаса содеянного. – Лютер. Лютер!
Тот не отвечал.
– Лютер!
– Ты должна многому научиться, – сказал он.
– О чем ты говоришь?
– О доверии. И особенно о том, когда не стоит доверять.
В микрофоне раздался громкий плач ее сына.
Ноги подогнулись, внезапно она упала на колени и зарыдала, вцепившись пальцами в волосы. Лютер еще что-то говорил, но она ничего не слышала. Все утонуло во вспышке неистовства и плаче Макса.
– Прошу, Лютер! – кричала она. – Я сделала, что ты просил. Пожалуйста!
Макс кричал еще громче.
Она вскочила, вытерла глаза, подбежала к картонной коробке, схватила нож и вытащила из груди Мэтью окровавленное лезвие. Вытерла его о штанину и выбежала из комнаты в коридор. В полной темноте ей приходилось продвигаться на ощупь, касаясь рукой стены и спотыкаясь о хлам, устилавший пол.
Тридцать секунд спустя она выбралась в вестибюль и через разбитые двойные двери выбежала под дождь.
Сын все кричал, и она завизжала:
– Прекрати его мучить!
Крик стал еще громче, кто-то словно вдавил ноготь в барабанную перепонку. Она не могла этого вынести; мысль о том, что Лютер делает с Максом, была невыносима.
– Я иду, чтобы убить тебя! – закричала Вайолет.
Она вцепилась в место, где был микрофон, и выдрала его.
Последовала вспышка жгучей боли, по шее потекла горячая струйка крови.
Ви бросила микрофон, растоптала его подошвой теннисной туфли и побежала в ночь.
Дождь хлестал в лицо, в небе светился розоватый отсвет огней большого города. Но на бетонной пустоши царила тьма, и лишь угадывались очертания предметов – водонапорной башни, деревьев, дымовых труб.
Она бежала по заброшенным кварталам; туфли и носки промокли насквозь.
Бежала, жадно хватая ртом воздух.
К тому моменту, когда хлынул ледяной дождь, ноги совсем ослабели.
Вдали, под розовым небом, вырисовывался силуэт заводского комплекса.
Кварталы закончились, и Ви очутилась на широком пустыре, покрытом разрушающимся бетоном, – парковочной площадке с рядами старых осветительных мачт.
Когда она достигла первого здания, сердце стонало у нее в груди, а глаза заливал едкий пот, но на какое-то время Вайолет согрелась.
Строение поднималось ввысь футов на пятьдесят. Кирпичное, исписанное граффити, с гигантскими многокамерными окнами, из которых стекла по большей части оказались выбиты. Ви бежала вдоль здания, пока не достигла входа с двойными дверями.
Она открыла их, преодолев сопротивление заржавевших петель, и скользнула внутрь, спеша укрыться от дождя.
Дверь захлопнулась, и Вайолет, мокрая и задыхающаяся, напрягла зрение, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте и начнут что-либо различать.
Тьма.
В барабанной перепонке отдавалось биение сердца.
Она протерла глаза от пота и дождевой воды и зажмурилась, ощутив жжение.
Согревшееся тело быстро остывало.
Промокшая насквозь, Вайолет чувствовала, что холод начал проникать в мышцы.
Думать о возвращении назад, под леденящий дождь, не хотелось, но и оставаться в здании, в полной темноте, казалось не лучшим выбором.
Ви обессиленно опустилась на пол; ее всхлипывания эхом отразились в каком-то не видимом глазу коридоре.
Сын оставался в лапах монстра.
За последние восемь часов она убила двух человек.
И любимый мужчина, похоже, находился на грани неминуемой жестокой гибели.
К тому времени, когда Ви смогла встать, ее била сильная дрожь и пальцы едва удерживали рукоять ножа. Кожа за правым ухом горела от боли, кровь еще текла по шее.
Она двинулась вперед, в темноту, делая по одному шаркающему шагу зараз, держа нож в вытянутой руке, а другой опираясь о стену. Ви не переставала надеяться, что вот-вот разглядит что-нибудь и темнота рассеется, но мрак не расступался.
Двадцать шагов.
Тридцать.
Сорок.
После сотни она перестала считать.
Потом острие ножа уперлось во что-то твердое.
Она остановилась и потрогала рукой.
Стена.
