В конце концов, после еще и других не менее рискованных положений, рекогносцировка была благополучно окончена и выяснила, что полковник Маркозов поступил вполне правильно, повернув обратно к Каспийскому морю. Его дальнейшее движение на Хиву привело бы к гибели отряда от безводья и зноя. Созванная близ Хивы кавалерская дума
[14] приговором большинства признала Скобелева достойным за произведенную разведку ордена Святого Георгия 4-й степени. Деятельность и подвиги Скобелева в Туркестане за период Хивинской экспедиции обратили внимание на него не только России, но и Англии, зорко следившей за нашими успехами в Средней Азии. Имя Скобелева начинает делаться популярным.
Зиму 1873/74 года Михаил Дмитриевич проводит в заграничном отпуске и вновь пользуется своим свободным временем, чтобы отдаться любимому делу. Заинтересовавшись партизанской карлистской войной
[15], он пробрался к Дон Карлосу
[16] и принял участие в боях против регулярной испанской армии.
В апреле 1875 года Скобелев в третий раз был командирован в Туркестан. На этот раз, кроме участия в Кокандской экспедиции 1875–1876 годов, Скобелев выделился как администратор, сначала в роли начальника Наманганского уезда и затем Ферганского военного губернатора.
В результате почти восьмилетняя деятельность Скобелева в Средней Азии, первоначально в ролях подчиненного, а после и самостоятельного начальника, создала Михаилу Дмитриевичу широкую известность, дала чин генерал-майора, зачисление в Свиту Его Величества, золотую шпагу с бриллиантами и надписью «За храбрость», Владимира 3-й степени с мечами и, наконец, ордена Святого Георгия 4-й и 3-й степеней. Но кроме всех этих наград Скобелев заработал в горах и пустынях Туркестана еще больше – его служба здесь была той школой, которая создала его известность в Турецкую войну и помогла блестяще сдать экзамен во время Ахалтекинской экспедиции. К видной карьере выдающегося офицера Генерального штаба присоединились деяния, поднявшие Скобелева на высоту военной славы.
К началу войны 1877–1878 годов облик Скобелева окончательно определился – из пылкого юноши вылился порывистый, полный энергии, но понимающий огромную нравственную ответственность военачальник.
Вот как Скобелева в 1878 году описывает один из иностранцев:
«Солдаты, горожане, женщины – все были от него без ума. Я как теперь вижу его прекрасный лоб, украшенный каштановыми волосами, его голубые глаза, светлые, с проницательным взором, столь открыто и прямо смотревшие на вас, его прямой и длинный нос, указывающий на решимость, один из тех носов, которые Наполеон I любил видеть на лице своих генералов, прекрасно очерченный рот, одаренный необыкновенной подвижностью и выразительностью; его круглый могучий подбородок с ямочкой посередине, – словом, отчетливо вижу перед собой его мужественное, энергичное лицо, окаймленное шелковистою бородой, падавшей на его богатырскую грудь…
Этот человек в 33 года все видел, все проделал, все прочел. Он делал разведки до самых степей Памира, вокруг озера Виктории и до Гиндукуша. Он знал на память Бальзака, Шеридана, Герберта Спенсера… Он имел свое мнение о фаворите на будущих скачках, о кухне “Cafe Anglais”
[17] и репертуаре госпожи Селины Шомон
[18], точно так же, как об английской кавалерии и о бродах Оксуса
[19]».
Совершенно невозможно в настоящем кратком очерке охватить деятельность Скобелева в Русско-турецкую войну. Слишком разносторонне, обильна отдельными боевыми эпизодами и богата результатами была эта кипучая работа человека, доказавшего России и всему миру, что заработанные им до сих пор награды и известность достались ему по праву и по достоинству. Еще находясь в Ферганской области, Михаил Дмитриевич с волнением следил за ходом Турецко-сербской войны. С объявлением войны он покинул свой пост в Фергане и выхлопотал разрешение прибыть в действующую армию.
Недружелюбно встретила новая среда молодого генерала, кавалера двух Георгиев. Нашлись завистники, распространявшие слухи, что Скобелев еще должен заработать свои отличия, полученные в боях с «халатниками». Зависть и недоброжелательство породили несколько недоверчивое и осторожное отношение к Скобелеву со стороны старших начальников. Потребовалось время и неоспоримые доказательства превосходства Скобелева над окружающими, чтобы добиться того положения в армии, которое он и по чину и по праву должен был занимать.
Первое назначение, полученное Михаилом Дмитриевичем, было более чем скромное – ему предоставили занять штаб-офицерскую должность начальника штаба Кавказской казачьей дивизии, которой командовал его отец. После разделения этой дивизии на части Скобелев-сын остался не у дел. Ему не нашлось в армии места, и он сам должен был отыскивать себе дело, не гнушаясь самыми скромными ролями.
Во время переправы у Зимницы Скобелев назначил себя ординарцем-охотником при генерале Драгомирове
[20]. Но и эту ничтожную роль Скобелев провел по-своему. Стоит только вспомнить, как он сам вызвался, ввиду отсутствия ординарцев, передать войскам распоряжение Драгомирова. Спокойно, медленно, под сильным огнем турок он обходил длинные ряды стрелков, разговаривая с ними и передавая им приказание. Здесь Скобелев выказал себя и глубоким знатоком солдата. Когда Драгомиров вместе со Скобелевым утром 15 июня сам переправился через Дунай и осмотрелся, то все показалось ему страшно бестолковым.
«“Ничего не разберешь, лезут, лезут, ничего не разберешь”,– повторял он.
Скобелев был рядом с ним: оба были пешком. В раздумье и молча глядел М. И. Драгомиров. Вдруг раздался голос Скобелева:
– Ну, Михаил Иванович, поздравляю!
– С чем?
– С победою, твои молодцы одолели.
– Где, где ты это видишь?
– Где? На роже у солдата. Гляди на эту рожу! Такая у него рожа только тогда, когда он одолел: как прет – любо смотреть.
Драгомиров взглянул и постиг тайну читать победу на лице солдата…»
